Как высоко мы поднимемся в темноте. Секвойя Нагамацу

ткрывая глазу шерстистых носорогов и других вымерших животных. Максим, один из штатных биологов и пилот вертолета, указал на медную рану в земле, куда упала моя дочь вскоре после того, как обнаружила останки умершей тридцать тысяч лет назад девочки. Прежде чем приземлиться на поляне, мы облетели исследовательскую станцию – сеть выстроившихся на опушке леса красных геодезических куполов. Максим помог мне выбраться из вертолета, затем снял со спины сумки и мешок с почтой.

      – Клару все любили, – сообщил он мне. – Но если люди не захотят о ней разговаривать, не удивляйтесь. Мы обычно такое держим в себе.

      – Я приехал помочь, – ответил я.

      – Да, конечно, – сказал Максим. – Разумеется, есть и другая причина…

      Слушая его, я оглядывался по сторонам, вдыхал воздух, казалось, оставшийся здесь с доисторической эпохи, как и окаменелости у нас под ногами. Максим объяснил мне, что, пока мы сюда летели, объявили карантин. Никто не ожидал, что я захочу приехать и закончить Кларину работу, тем более так скоро.

      Центральный купол станции изнутри смахивал на комнату в общаге: телевизор с большим экраном, потертые кресла и груда упаковок из-под макарон с сыром. На стенах – топографические карты вперемешку с киноафишами от «Звездных войн» и «Красотки» до «Беги, Лола, беги!». В стороны расходились коридоры, и видно было, как народ выходит из лабораторий и своих капсул. Прибежала женщина в фиолетовой ветровке и спортивных леггинсах.

      – Я Юлия. Добро пожаловать на край мира, – поздоровалась она и устремилась в один из восьми коридоров, где, похожие на соты в улье, размещались индивидуальные капсулы.

      Со своих рабочих мест постепенно подтягивались члены команды, вскоре вокруг меня собралось около десятка ученых, от которых исходил несвежий душок.

      – Познакомьтесь, это наш почетный гость – доктор Клифф Мияширо из Калифорнийского университета, специалист в области археологии и эволюционной генетики, – представил меня Максим. – Он будет помогать нам работать над находкой Клары. Знаю, все мы тут лабораторные крысы и с тех пор, как нам запретили выходить, совсем одичали, но постарайтесь вести себя вежливо.

      Максим заверил, что карантин – это просто перестраховка, так как команде удалось извлечь из вечной мерзлоты и возродить к жизни кое-какие вирусы и бактерии. Члены правительства фильмов насмотрелись, бросил он. Ничего особенного, стандартная процедура.

      Затем мне в подробностях, знать которые я вовсе не хотел, рассказали, как Клара тут жила: где она пила кофе и любовалась северным сиянием; по какому маршруту они вместе с Юлией, ботаником, бегали трусцой; как по утрам под плеск настольного фонтанчика для ароматерапии в форме лотоса занималась йогой вместе с эпидемиологом Дейвом; в какой подсобке хранила зимнее снаряжение, которое теперь должно было достаться мне, ведь размер у нас с ней был одинаковый; и даже что в день рождения она вместе с коллегами ездила в ближайший город Якутск петь в караоке, чтобы забыться ненадолго и перестать замечать, как постепенно тонут в первобытной грязи окружающие здания.

      – Кто-нибудь может проводить меня к девочке? – спросил я.

      Все надолго замолчали. Один из ученых убрал пластиковые стаканчики и бутылку виски, которую наверняка принес, чтобы отметить мой приезд. Похоже, облаченные во флис и фланель работники станции решили повторить состоявшуюся около месяца назад поминальную церемонию по Кларе. В тот день в церкви собрались ее друзья и коллеги, с большей частью которых мы с женой не были знакомы. Я по очереди пожимал им руки, они же выражали мне и Мики, моей жене, свои соболезнования. Мужчина с торчащими дыбом синими волосами рассказал, что однажды сделал Кларе на спине татуировку под названием «Полный улет»; на ней была изображена звездная система – фиолетовая планета, вокруг которой кружили три красных карлика. Бывшие соседи вспоминали, как Клара нянчила их девочек-близняшек и натаскивала их по математике. Лысый джентльмен, куратор Клариного проекта в Международном фонде выживания планеты, дал мне свою визитку и предложил продолжить дело моей дочери в Сибири. Когда все разошлись, мы с Мики уселись, обнявшись, стали пересматривать подготовленное мною слайд-шоу и остановились на фотографии, где трехлетняя Клара была снята со своей временной приемной семьей. В руке она сжимала тот самый кулон с фиолетовым кристаллом, который носила на шее, когда мы ее удочерили. Мы оба были готовы поклясться, что, когда она смотрела на него, в глазах у нее вспыхивали крошечные звезды.

      На улице было жарко, но Юми играла перед похоронным бюро со своей кузиной. С востока, от горящего мыса Марин, тянуло дымом.

      – Дочь никогда особенно в нас не нуждалась, – едва слышно прошептала Мики. – А Юми мы нужны.

      Я сжал в кармане визитку.

      Максим отвел меня в сторону от ученых, что собрались под куполом и неловко таращились на мумифицированные останки, найденные Кларой незадолго до гибели.

      – Энни в чистой лаборатории.

      – Энни? – удивился я.

      – Юлия любит «Юритмикс», ее родители в восьмидесятых застряли. Вот и мертвую девочку она назвала в честь Энни Леннокс.

      От