Цирцея. Джамбаттиста Джелли

вымолить у тебя своими просьбами, чтобы они вернулись в свое человеческое бытие и могли возвратиться со мной к себе домой.

      Цирцея. А почему ты желаешь этого?

      Улисс. Из-за любви, которую я чувствую к ним, так как у нас одна и та же родина [и] так как я надеюсь за это заслужить большую похвалу у своих греков, тогда как, напротив, я навлек бы на себя, думаю, немалое порицание, зная, что мог вытащить их из такого жалкого и несчастного состояния, но оставил их вести столь жалким образом жизнь в телах зверей.

      Цирцея. И если другие, как ты думаешь, Улисс, тебя бы за это похвалили, то звери почувствовали бы к тебе за это такую ненависть из-за вреда, который ты им причинишь, что ты будешь раскаиваться в этом тысячу раз за день.

      Улисс. О! Неужели губительно заставить кого-то вновь стать человеком из зверя?

      Цирцея. Весьма губительно. И то, что это правда, спроси кого-нибудь из них, так как я даже не желаю даровать тебе этой милости, если они [звери] с этим не согласятся.

      Улисс. Ну как могу я знать это от них, которые, будучи зверьми, не понимают и не умеют или не могут говорить? Подозреваю, что ты пошутила.

      Цирцея. Не расстраивайся, потому что я позволю им это.

      Улисс. И у них будет та же речь, какой они обладали, когда были людьми?

      Цирцея. Да; потому что как превратила я их в зверей, так заставлю вернуться в них сознанию настоящих людей. И чтобы не терять больше времени, видишь те две [створки] раковины, прикрепленные вон к тому камню которые открываются и закрываются? И этот холмик земли, который находится недалеко от воды, в шаге от той пальмы?

      Улисс. Вижу.

      Цирцея. В одной – устрица, в другом – крот, которые были когда-то людьми и греками. Поговори с ними; и чтобы ты мог свободнее сделать это, я удалюсь отсюда, отправившись на прогулку по этому берегу. И затем, как услышишь об их желании, приходи ко мне; и я сделаю то, что ты захочешь.

      Улисс. Несомненно, важную вещь сказала мне Цирцея: находясь таким образом в этих телах зверей, они смогут обладать даром речи и беседовать со мной, однако при ее помощи. И мне кажется [это] столь невероятным, что я не осмеливаюсь как бы испытать ее, боясь, если мне не удастся, прослыть глупцом, что кажется [вполне] разумным. Но, однако, здесь нет того, кто мог бы меня порицать за это, кроме Цирцеи; а она не может безосновательно сделать этого, так как [сама] мне это советовала. Итак, я не хочу отказываться. Но как я должен назвать ее [устрицу]? Сам не знаю, как, разве лишь по названию, которое они имеют как животные. Значит, сделаем так. Устрица! О, Устрица!

      Устрица. Чего ты хочешь от меня, Улисс?

      Улисс. Я назвал бы тебя и твоим именем, если бы знал его. Но если ты грек, как сказала мне Цирцея, будь любезен сказать мне его.

      Устрица. Я был грек, прежде чем был превращен Цирцеей в устрицу; и происходил из местности близ Афин; а имя мое было Иттако; и поскольку я был бедняком (poveretto), то стал