«И жизнь, и слезы, и любовь». Татьяна Шашкова

хлопнула дверь, и на улицу неуклюже вывалился огромный мужик. В одной руке он нес бухту кабеля, в другой – рабочий чемоданчик. Запиликал домофон. Маша, не спрашивая, открыла и пошла встречать спасителя на площадку. Подъехал лифт, и когда двери разъехались, на площадку ступил Миша – её Миша, Миха, Минька, Михайло Потапыч, Мишка Чернышев – первая и единственная Машина любовь, потерянная, оплаканная, не забытая. О таких встречах не говорят, что они сразу узнали друг друга, нет, они, будто расстались вчера, а сегодня снова встретились. Им не надо было узнавать друг друга, словно, не было этих лет, словно, они знали друг друга всю жизнь и помнили каждый непрожитый вместе день из этой жизни.

      Миха на мгновенье замер, а потом бережно, чтобы не задеть, отодвинул Машу плечом: – Привет, Маш, давай, показывай, что тут у тебя.

      – Показывать? Тебе показывать?! Я тебе сейчас покажу! – схватила она его за лямки рабочего комбинезона и затрясла, как грушу. – Где ж ты был, Миха?!

      – А что тут происходит? – вышел в переднюю Дмитрий.

      – Да ничего особенного, Дима, просто пришел единственный мужчина, которого я любила и люблю, которого потеряла, искала, думала, умру без него, а он вот он, здрасьте вам!

      – Миха, – протянул аварийщик ладонь размером с лопату.

      – Очень приятно, Дмитрий Александрович, – ответил Дмитрий, развернулся и пошел в комнату.

      – Чего это он? – удивился Миха, – чего такой недовольный, я ж трезвый. Вас не разберешь, не едем – плохо, приехали – опять не хорошо.

      – Мих, вот ты как был дундук, так им и остался, – счастливо улыбнулась Маша, – пойдем, покажу размер бедствия, – и повела его на кухню. Она знала, она была уверена, что больше они не расстанутся никогда.

      Города, города…

      Поезд шел на восток вторые сутки. В купе ехали двое. Иногда кто-то ненадолго подсаживался, но эти двое ехали вместе от самой Москвы. Уже были съедены и Краковская колбаса, за ней крутые яйца и помидоры. Выпиты две поллитровки Столичной. Закончился даже хлеб.

      – Ну, что ж, на следующей стоянке придется бежать за едой, а, может, повезет, и какая-нибудь бабулька продаст самогонки. Да, было бы хорошо, – вздохнул первый, – деньжат только маловато. Вот где справедливость? Он, как каторжный, мотается по командировкам, а жена Зойка денег вечно под расчет дает. Даже на продуктах экономит. Хоть бы раз курицу в дорогу зажарила, а то все яйца да яйца…Да…Надо намекнуть попутчику, что пора бы и поучаствовать, не все же на халяву – то.

      А в это время второй сидел и думал о том, как бы дотянуть до дома – денег не было совсем. Он в который раз обшарил карманы плохонькой куртёшки, проверил задний карман в джинсах – и в который раз не нашел ничего, кроме старой квитанции из химчистки. Конечно, он знал, что все последние деньги отдал проводнику, чтобы тот посадил без билета. Но, как известно, надежда умирает последней, и каждый раз, когда пальцы нащупывали квитанцию, сердце замирало, а вдруг…

      – Слушай, Николай, – позвал первый, скоро станция, надо пожрать