Дочь друга. Ненужные чувства. Адалин Черно

я осмотреть Герману, вас ждет.

      – Как интересно.

      Вместо коридора, куда я собирался пойти, чтобы свалить домой, сворачиваю в приемную. День будний, никаких праздников, так что пациентов не очень много. Из троих представительниц женского пола безошибочно нахожу ту, которая меня ждет. Девчонка сдает себя с потрохами. Смотрит на меня глазами олененка Бэмби и поднимается на ноги. Слишком резво, надо заметить, для той, у которой резкие боли внизу живота.

      – Вы, так понимаю, меня ждете?

      Я жутко заебался на операции, она продлилась дольше обычного из-за резко возникшего кровотечения. Я даже переоделся наспех, кажется, пуговицы неправильно застегнул, потому что собирался уже домой, но Бэмби это не смущает, она словно и не видит ничего, кроме моего лица. Рассматривает, как музейный экспонат на выставке.

      – Я, – улыбается. – Дождалась, хотя мне говорили, вы можете не прийти.

      – Мог, – киваю. – У меня операция была тяжелая, а у вас… – окидываю ее взглядом, приподнимаю вопросительно бровь.

      – У меня… боли. Справа. Резкие.

      – Редкие?

      – Не так чтобы… ай… ой… – начинает стонать.

      Я распознаю ложь практически сразу. Она херово врет, очень херово, но такого в моей практике еще не было, чтобы сама приехала, сымитировала боль и херову кучу времени ждала среди других больных. Даже усталость на миг улетучивается.

      – Ладно, пройдемте, – веду ее в отдельный кабинет, забрав лист поступления.

      Вообще, в кабинет мы пациентов из приемной не водим, но уж очень сильно мне хочется понять, почему она пришла, а еще преподать ей урок на будущее.

      – Вы… тут меня осмотрите? – озирается по сторонам.

      Особенно напрягается, когда захлопываю за ее спиной двери.

      – А что?

      – Ничего, просто… ой… ух… болит.

      – Ложитесь, поднимайте свитер, – киваю на кушетку.

      Она мнется, но ложится, задирает ткань до груди, оголяя рельефный живот. Я наклоняюсь, тщательно все ощупываю, вижу, как кривится, видимо, не очень приятно, и вскрикивает, конечно, для правдоподобности. И натурально так… если бы не подрывалась там, в коридоре, я бы даже поверил, но шпион спалился сразу. Не до конца, видимо, все продумала или поддалась эмоциям.

      – Попрошу вас снять свитер.

      – Снять? – в ужасе на меня смотрит. – В смысле… совсем?

      – И бюстгальтер.

      – А… зачем?

      – Видите ли, иногда случается так, что болеть может в груди, но отдавать в правый бок.

      – А… – мнется.

      Явно не хочет раздеваться, но и признаваться мне, зачем пришла, тоже не спешит.

      – А вы… меня не помните? – спрашивает совсем уж неожиданно.

      Я, признаться, ждал чего угодно. И того, что она журналистка где-то со скрытой камерой, и того, что она сталкерша… Тут недавно у хирурга из соседней больницы завелась и всех на уши поставила, но там шизофрения, а тут здоровая, пожалуй, даже слишком.

      Но вот того, что она меня об этом спросит, как-то не ждал. Не потому, что ко мне тут не приходят те, кого я могу и забыть, а потому, что ее я бы уж точно запомнил. Глаза эти огромные, ресницы пышные и взгляд… невинный такой. Не-е-е-ет… мы с ней точно не виделись.

      – А должен? – хмурюсь. – Вы были на приеме у меня уже?

      – Нет, я… Катя. Янова.

      – Можно чуть больше информации?

      – Я Дмитрия Янова дочь. Помните такого? Следователь, который ваше дело расследовал.

      Янова помню, конечно, как забыть, когда он единственный тогда мне поверил и расследование толковое провел, едва не поплатившись карьерой.

      – Помню Дмитрия. Тебя – нет.

      – Я вам сейчас! – восклицает и быстро встает с кушетки.

      Тянется к довольно объемному рюкзаку, извлекает оттуда фотографии и паспорт, протягивает мне.

      – Вот. Я с папой. И паспорт мой.

      Я все это беру в руки, рассматриваю, нихера не понимая. Мозг после операции и так не варит, а тут еще паспорт, фотки, никаких болей. И девочка на фотографии совсем не Катя. Только глазами и похожа, но я дочку Янова один раз видел, когда у него оставался на ночь. Чего она ко мне приперлась-то?

      – Тебе что нужно, Катя… Янова? Ничего у тебя не болит ведь.

      – Не болит, я… я тут проездом, в столице. На три недели. Меня позвали сюда на стажировку, я на журналиста учусь. Там деньги обещали заплатить хорошие.

      – Я рад, Катя. Правда, очень рад, поздравляю, – поднимаюсь, забираю со стула неожиданно тяжелый рюкзак и вручаю его ей. – Папе передавай привет.

      Понимаю, что она сюда не просто рассказать это все пришла, а с какой-то целью, но мне это не то чтобы неинтересно, мне это не нужно. Вне зависимости от того, что она скажет.

      Катя уходить не спешит, даже когда я сам направляюсь к двери.

      – Кирилл,