Барабашка – это я. Екатерина Мурашова

ствуй по обстановке».

      Последний пункт немного смущал Сеньку своей неопределенностью, но до его реализации было еще далеко и не стоило заранее забивать себе голову.

      «Четыреста пятьдесят третий поезд прибывает ко второй платформе. Нумерация вагонов со стороны Москвы», – прогудел механический голос.

      Сенька напрягся и поудобнее перехватил мешок с буханкой хлеба и запасными кедами. Лязгая и ухая металлическими внутренностями, состав остановился у выщербленной полосы асфальта, сквозь которую пробивалась заляпанная мазутом трава.

      У вагона, в мутном окне которого была выставлена цифра 4, суетилась большая семья с огромным количеством узлов и коробок. Распоряжался погрузкой плешивый мужик в широких полосатых брюках.

      – За-аноси! – зычно кричал он. – Зина, пошла! Сережа, пропусти Дениса! Денис, осторожнее, осторожнее, тебе говорят!

      У других вагонов практически никого не было, и Сенька решился. Вклинившись между Сережей и Денисом, пыхтящим под тяжестью очередных коробок, он влез на ступеньки и дошел до середины вагона. Здесь Сережа с Денисом разгрузились, а Сенька рысцой побежал в тамбур.

      Сначала ему казалось, что за ним кто-то гонится, и еще два вагона он пробежал, не оглядываясь по сторонам. Потом успокоился и осмотрелся. «Осесть лучше в плацкартном, – вспомнился совет Коляна. – Там народу больше мельтешится. И места всегда свободные есть».

      Мест действительно было навалом. Сенька совсем осмелел, присел на нижнюю боковую полку, облокотился на столик и со скучающим видом стал смотреть в окно, дожидаясь отправления.

      Вот поезд дернулся, и медленно поплыло назад бетонное здание вокзала, окаймленное туалетом с одной стороны и пивным ларьком с другой. Вот чахлый садик за ларьком, вот несколько старых домов, переезд, а потом по обе стороны потянулись приземистые корпуса комбината с лесом труб, трубищ и трубочек, изрыгавших в низкое небо разноцветные дымы.

      Засмотревшись в окно, Сенька не сразу заметил, что по проходу идет проводник. В руках у него – черная сумочка с кармашками. Сдерживаясь, чтобы не побежать, Сенька вышел в тамбур. Подергал дверь в туалет – заперто. Заглянул в вагон и… встретился взглядом с проводником. Хлопнув дверью, кинулся в следующий вагон. В тамбуре курил высокий мужик в кожаной куртке. Вместе с Сенькой он вошел в вагон, отодвинул дверь купе. Сенька увидел еще трех мужиков, похожих на первого и одновременно услышал, как хлопнула в тамбуре переходная дверь. Выхода у него не было. Он юркнул в купе вслед за входящим туда мужиком, задвинул за собой дверь и прислонился спиной к прохладному зеркалу.

      – Мужики! – проникновенно сказал Сенька изумленно глядящим на него пассажирам. – Спрячьте меня, мужики! По гроб жизни буду благодарен!

      Мужики переглянулись, а потом старший кивнул на полку для чемоданов:

      – Полезай!

      Сенька не заставил себя долго просить и мигом змеей вполз в узкую щель. Тут же в дверь постучали.

      – Извините, граждане, безбилетника тут ловим. Не видали, случаем? – Все четверо одинаково покачали головами. – Ну, извиняйте тогда еще раз.

      Дверь щелкнула. Мужик, который курил в тамбуре, встал и закрыл задвижку.

      – Ну слезай, косой, – добродушно пробасил старший. – Рассказывай, куда едешь?

      – В Москву, – осторожно сползая ногами вперед, сказал Сенька. Правду говорить он не собирался, но и врать решил поменьше. Чтобы не запутаться.

      – Так. А почему зайцем?

      – Потому что денег нет.

      – А откуда едешь-то?

      – Из Сталеварска. Вот сейчас остановка была.

      – Ага. Сталеварск, значит. Ну, и кто ж у тебя в Сталеварске остался?

      – Мать осталась. И отчим. И еще брат. Но он сейчас не там… в другом месте…

      – А чего ж сбежал? С отчимом, что ли, не поладил?

      – Ага, – сказал Сенька и соврал в первый раз. Даже неудобно стало. Отчима зазря подставил. Вовсе зазря. Незлой мужик, напивается редко, пьяный спать ложится и зарплату всю домой несет. Мать за два года ни разу пальцем не тронул, и когда Коляна в колонию отправляли, две недели каждый день ходил куда-то, хлопотал. Хотя и чего ему – чужой пацан, да и не сахар. Опять же с глаз долой – места больше.

      Сенька вспомнил отчима – неулыбчивого, молчаливого, клещами слова не вытянешь, с вечной скорбной морщиной поперек лба, и вздохнул. Отца он почти не помнил, но то, что помнил, говорило: за отчимом матери куда лучше. Случись им раньше сойтись – кто знает, может, и с Коляном по-другому повернулось бы…

      – А чего ж так? – спросил мужик, который курил в тамбуре. – Бил тебя, что ли?

      – Да нет! – оскорбился Сенька. – Он меня пальцем ни разу не тронул! – И тут же понял, что уже путается. Бежит от отчима и за него же вступается. – Кто б меня тронул, попробовал. Весь век бы потом жалел! – добавил он.

      – А чего ж тогда?

      – У них ребятенок будет, – подумав, сказал Сенька. – А комната одна. Малосемейка, знаете?

      – Знаем… – вздохнул старший мужик. –