чтобы познать его объективную сущность. Но это уже другой энергетический контекст в значении владеть ограничивающий возможности быть. Так возникает идея гносеологического объединения объекта и субъекта в эпистемологии знания. И это проблема, потому что в субъект становления начинают тыкать инородными «вещами в себе» и кричать, что надо совсем избавиться от вывернутого наизнанку субъекта, для того чтобы добиться чистоты экспериментального знания. Чтобы открыть для себя субъективную обязательность объекта необходимо обратиться к нему через собственное субъективное тождество. Вещи могут разговаривать, если с ними общаться на языке бытия и не торкать в них объективностью конечной природы. В противном случае нас ждет славный путь разума создающего непреодолимые трудности и героически преодолевающего их с фатальным успехом, настаивая на собственной концепции сконструированного мира. В отношении жизни то всегда ложь с той или иной степенью вероятности лишенной функциональной опоры и реагирующей на течения меняющейся природы в неопределенности будущего. Но мы-то помним, то, что отвечает критериям строгой логики, оказывается нежизнеспособным. И вот в этот самый момент на сцену выходит госпожа Вера! Даже и не знаю, просто ее так назвали или женский организм отзывается «тошнотой» на реальность загнанную в устои формальной логики. Беременность верой это особый случай, но здесь уже необходимо искусство майевтики, чтобы обагрить эманациями вечности ограниченность реальности мира. Так важно ослепнуть для мира, чтобы прозреть и открыть для себя энергетику временности теней уходящего бытия в зеркале, охраняющем обрез вечности. Веру невозможно затушить, если она основана на истоках света, а не миражах будущего, но всегда можно раздеть и замазать черной краской скрыв светоносный характер ее сущности.