Добрые люди. Артуро Перес-Реверте

беспорядочно, однако всякий раз у Рапоса в пальцах оказывается туз.

      – Вы должны следовать за ними, – продолжает Игеруэла. – Разумеется, очень осторожно… Вы будете один?

      – Да. – Рапосо выкладывает на скатерть трех валетов подряд и недоуменно смотрит на колоду, словно спрашивая ее, куда подевался четвертый. – И большую часть времени в седле.

      – Сеньор Рапосо был солдатом, – объясняет Игеруэла Санчесу Террону. – Служил в кавалерии. Потом недолгое время работал на полицию, когда изгоняли иезуитов. А с другой стороны…

      Тут Рапосо внезапно поднимает одну из карт – тройку бастос[9], чтобы перебить излишнюю болтовню издателя. Дружелюбное выражение физиономии, испаряющееся так же внезапно, как и появляется, смягчает резкость его движения.

      – Сомневаюсь, что сеньору интересна моя биография, – говорит он, поглядывая на Санчеса Террона. – Вы явились беседовать не обо мне, а о деле. Об этих путешественниках.

      – Дорога туда менее важна, чем обратно, – поясняет Игеруэла. – Достаточно не терять их из виду… Настоящая работа начнется уже в Париже. Надо будет сделать все возможное, чтобы помешать им. Эти двадцать восемь томов ни в коем случае не должны пересечь границу.

      На лице Рапосо расплывается довольная улыбка. Он только что добавил четвертого валета – валета бастос – к остальным трем.

      – Вот теперь дело другое, – говорит Рапосо.

      Повисает пауза. На этот раз после недолгого колебания слово берет Санчес Террон.

      – Насколько я понимаю, у вас есть надежные связи в Париже.

      – Я провел там какое-то время… Неплохо знаю город. И его опасности.

      Услышав последнее слово, философ заморгал.

      – Физическая неприкосновенность обоих путешественников, – уточняет он, – задача первостепенная.

      – Неужто первостепеннее первостепенной?

      – Разумеется!

      Глаза Рапосо, обрамленные с двух сторон пышными бакенбардами, медленно, задумчиво соскальзывают с игральных карт и рассматривают перламутровые пуговицы на камзоле Критика из Овьедо. Затем по пышному галстуку поднимаются к его глазам.

      – Вас понял, – невозмутимо произносит он.

      Санчес Террон внимательно наблюдает за выражением его лица. Затем оборачивается к Игеруэле и угрюмо смотрит на него, требуя разъяснений.

      – Однако это, – добавляет тот, – не исключает чрезвычайных мер в том случае, если вы, сеньор Рапосо, сочтете необходимым к ним прибегнуть.

      – Чрезвычайных мер? – Рапосо пощипывает бакенбарду. – А, ну да.

      Академики переглядываются: Санчес Террон – недоверчиво, Игеруэла – умиротворяюще.

      – Было бы идеально, – намекает издатель, – если бы упомянутые меры вынудили этих двух сеньоров отказаться от своей затеи.

      – Меры, вы говорите, – бормочет Рапосо, словно не до конца понимая значение этого слова.

      – Точно так.

      – А если обычных мер окажется недостаточно?

      Игеруэла съеживается, как

9

Бастос – одна из разновидностей карточных мастей в Испании. Ее символ изображает дубинки.