Домовой. Тени за гранью. Александр Скопинцев

завесой снегопада, их ждали только новые загадки и тайны, скрытые в старом доме бабушки Вали.

      3 глава: Тишина зимней ночи

      Старинный дом Валентины – этот монументальный страж семейной памяти – возвышался на опушке леса, словно древний часовой, неустанно охраняющий границу между прошлым и настоящим. Его могучие бревенчатые стены, потемневшие от бесчисленных дождей и закатов, впитали в себя целую вселенную воспоминаний, став живым свидетелем сменяющихся поколений. Каждая трещинка на выбеленных известью стенах, каждая пожелтевшая фотография в простенках, каждый потускневший от времени медный подсвечник на комоде – всё здесь дышало историей семьи, словно страницы старинного альбома, перелистываемые невидимой рукой времени.

      Утренний свет – нежный и почти невесомый, как прикосновение детской ладони – просачивался сквозь кружевные занавески, которые Лена накануне стирала с особой тщательностью, бережно расправляя каждую петельку узора. Казалось, сам воздух в доме преобразился: тяжёлый шлейф давних воспоминаний растворился, уступив место свежести и чистоте, как будто прошлое на мгновение отступило перед настойчивым вторжением настоящего. Старинные половицы, только что вымытые и натёртые до зеркального блеска, теперь играли солнечными бликами, отражая маленькую победу молодой пары над пылью забвения и запустения.

      Андрей – мужчина с внимательными глазами цвета морской волны в штормовую погоду и лёгкой щетиной, подчёркивающей твёрдость подбородка – медленно обводил пространство объективом телефона. Каждое его движение было исполнено осторожного любопытства естествоиспытателя, словно он исследовал неизведанную планету, где каждый предмет мог оказаться ключом к разгадке тайны. Массивная изразцовая печь, некогда бывшая живым сердцем дома, сияла начищенными боками, отражая и преломляя мягкий дневной свет, заливающий комнату. Старинные фотографии в резных деревянных рамках, молчаливые свидетели семейной истории, были развешаны с особой точностью и любовью, создавая впечатление тщательно продуманной музейной экспозиции.

      – Лена! – позвал он, и его голос, наполненный мальчишеским озорством и скрытой нежностью, разлился по комнате, как тёплый мёд по блюдцу. – Иди сюда, посмотри, как мы всё преобразили!

      Его голос, отразившись от стен, эхом разнёсся по деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, где скрипучие половицы хранили шаги нескольких поколений. Ответ донёсся почти мгновенно – приглушённый расстоянием и лёгким, почти наигранным раздражением женский голос:

      – Да иду я, иду! Что ещё стряслось?..

      Лена – тридцатилетняя красавица с каскадом каштановых волос, спадающих на плечи непослушными волнами, и лукавой улыбкой, скрывающей ямочки на щеках – появилась в дверном проёме, как ожившее полотно художника. Её бирюзовая блузка, удивительно созвучная цвету её глаз, эффектно контрастировала с коричневыми деревянными панелями