Зиска. Загадка злобной души. Мария Корелли

он. – Просто и скромно! Почему же все пялятся на вас теперь, будто вы прибыли с луны! Вы не можете быть Арманом Джервесом и одновременно простаком и скромником!

      – Почему бы и нет? – просто спросил Джервес. – Слава капризна, и труба её недостаточно громка, чтобы услышал сразу весь мир. Почтенный хозяин грязного базара, где я ухитрился приобрести сии очаровательные атрибуты костюма бедуинов, никогда в жизни обо мне не слыхал. Несчастный человек! Он не знает, что потерял!

      Тут его сияющие чёрные глаза внезапно обратились к доктору Дину, который «изучал» его в таком же настойчивом стиле, как он обычно изучал всё.

      – Это ваш друг, Дензил? – спросил он.

      – Да, – с готовностью отвечал Мюррей, – очень хороший друг – доктор Максвелл Дин. Доктор Дин, позвольте представить вам Армана Джервеса, он не нуждается в моих дальнейших рекомендациях!

      – В самом деле, не нуждается! – сказал доктор с церемонным поклоном. – Его имя обладает вселенской славой.

      – Не всегда в этом есть одни только преимущества – в этой вселенской славе, – ответил Джервес. – Не правда и то, что всякая слава обязательно является вселенской. Быть может, единственный живший человек, известный по всей вселенной, по крайней мере, по имени, это был Золя. Человечество единодушно в оценке порока.

      – Не могу полностью согласиться в этом с вами, – медленно проговорил доктор Дин, не спуская пристального взгляда с отважного, гордого лица художника, исполненного исключительного любопытства. – Французская Академия, я полагаю, подходит индивидуально в оценке человеческих слабостей, как и большинство людей; но, взятых вместе, некий дух, более возвышенный и сильный, чем их собственный, держит их в единодушном отрицании пресловутого Реалиста, кто жертвует всеми канонами искусства и красоты в угоду обсуждению неприличных тем в приличном обществе.

      Джервес натянуто рассмеялся.

      – Ох, однажды он прорвётся, можете быть уверенными, – ответил он. – Нет более возвышенного и сильного духа, чем дух натурализма в человеке; и во времена, когда некоторые предрассудки вымрут и слезливое чувство поистрепится, Золя будет назван в числе первых французских академиков даже с бо́льшими почестями, чем если бы он преуспел в самом начале. Так бывает со всеми этими «избранными» телами. Как сказал Наполеон: «Le monde vient a celui qui sait attendre»5.

      Маленькое лицо доктора теперь отражало самый живой и страстный интерес.

      – Вы так уверены в этом, монсеньор Джервес? Вы полностью убеждены в том, что сейчас сказали?

      – А что я сказал? Я забыл! – улыбнулся Джервес, зажигая сигарету и лениво её раскуривая.

      – Вы сказали: «Нет более возвышенного и сильного духа, чем дух натурализма, в человеке». Вы убеждены в этом?

      – А почему нет, конечно! Всецело убеждён! – И великий художник выглядел удивлённым, поскольку не дал никакого ответа. – Натурализм – это

5

«Мир приходит к тому, кто умеет ждать».