Вдовушка. Анна Чухлебова

подняла на уши весь двор. Вечером меня нашли на улице с какими-то обсосами, мама дала мне по морде прям при всех. Ну, за дело, конечно. Повезло, что Егор всё еще дрых пьяный. У меня температура к ночи, понятное дело, – столько под дождем; да мне много и не надо.

      Болел потом с месяц, а мама достала где-то курицу хорошую домашнюю – и была у меня своя собственная кастрюля бульона, всем остальным его нельзя. Егор продержался пару дней – и потом сожрал весь бульон; да как «держался», то ему не лезло от пьянки. Но мне всё равно было очень приятно два дня, что вот есть в холодильнике моя кастрюля, и в ней желтый наваристый вкусный такой бульон. Но главное, мама любит меня, любит меня мама. Достает курицу, варит бульон. Пока Егор спал, подложила ему в карман столько же денег, как я взял. Спасла меня.

      В основном я в детстве занимался всякой дрянью, но мне не особо нравилось, а нравилось петь. Звук о плиты бьется и будто раздувается от удара, набирает мощь, долго-долго дрожит. А в остальном – всё как у всех, кто тусовался на стройке: один упал и ногу сломал, второй упал и голову разбил, я упал и только ссадины, но порвал куртку и весь грязный. Больно – хрен с ним, а идти домой страшно. Попало от мамы, ясное дело.

      Еще круче летом на Финке с пацанами. Бухали, потом я отбивался чуть от всех – и слушал, как легко-легко волна плещет о берег. Хотелось взять и записать, и добавить поверх песню викингов, чтобы чистые мужские голоса. Я сейчас сам хочу выучить такую песню, вернуться на Финку, и спеть. А волны пусть тш-тш-тш бэквокалом, и мечта сбудется. Но вообще я там однажды чуть не утонул, спасибо, ребята вытащили.

      Не знаю, как ты всё еще разговариваешь со мной. Разве всё это рассказывают при знакомстве? Но ты же сама сказала, что тебя бесят все эти «Привет, как дела» и хочется говорить о важном. Вот я и о важном, сразу так, чтобы было понятно, что́ я за человек.

      У меня до сих пор есть странные привычки из детства. Вот что-то вкусное лежит в холодильнике – а я не ем, берегу на потом. Не могу так просто взять и съесть. Еда портится, бывает; обидно, выбрасывать очень неприятно. А сделать с этим ничего не могу.

      Хотя не пойму, чего ты такая мрачная. С отцом выросла, даже не били тебя. Ну, горе вокруг, так то у всех. Зато прекрасное ценишь и умная, и обсуждаешь со мной всякий отвратительный треш. Восхитительно очень.

      Почему платья? Да черт знает, нравится просто. Женщины красивые и хоть что-то хорошее от них бывает. От мужчин тоже бывает, но редко, и они быстро мрут. А вообще я извращенец, разумеется. Что тут скажешь еще, только смириться и удовольствие получать. Но, кстати, не только платья: вот одолжили мне комбинезончик в синий цветок. Гля, краля какая! Ножкой изящной эть, хорош, ну скажи!

      Но, может, и не стоит относиться так уж серьезно ко всему этому разговору. Правда, дома делать нечего, я почти никуда не выхожу второй месяц. Я – в группе риска, и реально могу сыграть в ящик от всей этой херни с ковидом. Читала у Ильфа и Петрова? «Вы мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели не дай бог помрете,