Мир на ладони. Ульяна Гринь

ещё сердитая Таня приняла бокал и буркнула:

      – А пресная тефтеля?

      – Люблю пресные тефтели, – совсем близко к её уху мурлыкнул разогретый коньяком Дима. – М-м-м, только бы не пригорели…

      «Галактика»

      «Галактика»… Да, она оказалась огромной, сине-чёрно-звёздной и пустой. Шаги гулко отдавались эхом в пугающей тишине залов и коридоров, мусор и всякая ерунда, превратившаяся в липкую тёмную труху, противно скрипели под подошвами.

      А когда-то здесь кипела жизнь. Гремела музыка, звучал смех, звенели, чокаясь друг об дружку, бокалы… Всё поглотил огонь. Всё.

      Чусов покачал головой, оглядывая голые стены, в свете дня и без привычных драпировок показавшиеся ему декором для съёмок фильма о тюремной жизни. Тишина убивала.

      Внезапно откуда-то снизу послышались мерные приглушённые удары, словно в стену вбивали гвоздь. Чусов вздрогнул от неожиданности и обрадовался – кто-то не покинул «Галактику»! И он даже догадывался, кто именно…

      Преодолев десяток поразительно чистых ступенек, Чусов спустился в подвал. Потянув носом, уловил приятный по сравнению с вонью застаревшей гари запах хлорки, а потом – ещё лучший, самый лучший в мире – аромат дешёвого табака, смешанный с нежностью французских духов. Широко улыбаясь, Чусов громко позвал:

      – Сёма! Лола!

      Стук прекратился, и в глубине подвального коридора появилась сгорбленная фигура в кирзачах и ватнике.

      – Хто тута? – грозно окликнул старик, и Чусов махнул рукой, ускоряя шаг:

      – Сёма, слепой глухарь, это же я!

      – Я бывает разное! – логично ответил Сёма. – Вот таперича вижу, што ты. Чуть из берданки не пальнул… Мало ли…

      – А где Лола?

      – Где ж ей быть, родимой? Вон, кашеварит тама… Говорил ей, не реви, дура, вернётся, што с им станется… Вот и вернулся.

      Чусов хлопнул старика по плечу и поспешил в угловое помещение, откуда слышалось бульканье варящегося супа и тихая неразборчивая песенка.

      Лола стояла у плитки, помешивая варево в кастрюльке, всё такая же стройная, с пышной золотистой шевелюрой, а главное – живая и невредимая. Она обернулась, широко распахнув и без того огромные голубые глаза, а Чусов придирчиво оглядел её, ища следы перенесённой драмы. И облегчённо вздохнул – Лола осталась такой же красивой и нежной, как до пожара, как в его воспоминаниях.

      Она бросилась ему на шею, плача и размазывая макияж по его белой рубашке, и Чусов стиснул её в объятиях, слушая жалобные причитания:

      – Господи, да как же тебя так… Твоё лицо… Думала, умер… Ты же… И он… Ой мамочки!

      – Успокойся, Лола! – он погладил её по волосам. – Всё будет хорошо!

      – Да как же? – всхлипнула она. – Куда нам идти? Уже пять раз выселяли с милицией…

      – Никто никуда не выселяется! «Галактика» теперь наша!

      – Что ты говоришь… Это тебя так шибануло? Мамочки, как вспомню, как ты хозяина из кабинета тащил, оба в огне…

      – Хозяин завещание составил. На нас троих: