Целительница из Костиндора. Теона Рэй

Ножом вспорола ткань моего единственного нарядного платья – белоснежного, в синий цветочек. Я надела его сегодня, чтобы пойти в деревню за мукой. Лучше бы сняла сразу, как только домой вернулась.

      – Новое сошьем, – успокаивала меня старушка. – Еще красивее и пышнее. Ни у кого такого не будет!

      Я ахнула, увидев свое оголенное тело. По коже расплывались фиолетовые пятна. Рана от гвоздя сочилась кровью, на нее налипла грязь и частички травы.

      Бабушкины глаза вновь налились чернотой.

      – Зато жива. – Я подняла глаза и посмотрела в лицо бабуле. – Я живая, ты меня спасла.

      Старушка отложила нож. Ушла к печи, набрала в таз теплую воду. Принялась обмывать ссадины мягкой мокрой тряпочкой, а в глаза мне больше не смотрела.

      – Я уже старая и скоро умру. Ты должна уметь защитить себя, понимаешь? Меня боятся, а тебя нет. Так быть не должно.

      Я кивнула, морщась. Промывка ран и царапин приятной не была.

      – Я уйду отсюда, – с горечью проговорила я. – Куда угодно, но уйду! Здесь мне жизни больше не дадут.

      – Ты должна рассказать людям правду. Что случилось с Кузьмой? Почему он оклеветал тебя?

      – Не могу сказать. Даже тебе.

      – Клятву дала. – Старушка понимающе вздохнула. – Я по молодости так же ошиблась. Поклялась молчать, да пожалела потом. Тот человек, которому я помогла, всю деревню вырезал, а я не смогла о нем рассказать.

      Я вздрогнула и широко распахнула глаза.

      – Ты не говорила мне ни о чем таком, ба…

      – Не могла, знаешь же.

      – И до сих пор не можешь?

      – Нет. Пока он жив – нет.

      Я сама наложила на рану в бедре вонючую зеленую кашицу и замотала чистой тканью.

      Бабуля права: жить ей осталось совсем недолго. Она уже намного меньше спит, да и засыпает перед самым рассветом. Тело перестает слушаться, зрение становится хуже, ноги то и дело подкашиваются. По утрам все дольше сидит у окна и смотрит на Туманную завесу.

      Я останусь совсем одна среди людей, жаждущих забить меня до смерти. Раньше они на меня просто не обращали никакого внимания, а теперь их радости нет предела: я нарушила закон, установленный старостой, а значит, должна понести наказание.

      Сейчас, пока бабушка со мной, мне ничего не грозит, но ей осталось совсем чуть-чуть. Может быть, день, а может, год.

      Поздним вечером я лежала на своем топчане, отвернувшись к стене. Слушала, как в печи шипят поленья, пожираемые пламенем. В жаркие дни незачем было ее топить, и обычные люди печи не топили, но нам с бабушкой нужно сушить травы.

      Впрочем, зачем они нам теперь? Раньше к нам каждый день приходили соседи: кто с сыпью, кто с жаром. Кто с чем. Бабушка может избавить от любой хвори. За лечение платили едой, и мы никогда не нуждались. Даже в годы, когда урожай погибал, у нас всегда была пища.

      А теперь? Кто придет к целительнице, чью внучку едва не убили на глазах у всей деревни?

      Только кто-то отчаянный. Кто-то, кто не боится, что старуха его отравит.

      Внезапно поднявшийся ветер бросил в стекло ветку. Мои воспаленные