Целительница из Костиндора. Теона Рэй

да тряслись непроизвольно, сейчас сжимала крючковатые пальцы в замок, чтобы унять дрожь.

      – Что ты наделала, Аннушка? – шептала она, и слезы капали с кончика носа. – Разве ж этому я тебя учила?

      Я растерянно захлопала глазами. Стряхнула налипшее на пальцы тесто, вытерла ладони о фартук и сняла его.

      Вот только вернулась из деревни и сразу принялась заводить тесто на пироги, и никто меня вслед не проклинал. С Лукерьей так и вовсе с улыбками помахали друг другу, когда я проходила мимо ее дома.

      Так что успело приключиться за такой короткий срок?

      Когда я решилась задать вопрос бабушке, разозленные невесть чем соседки уже долбились в хлипкую дверь. И, судя по звуку, вилами.

      – Открывай, старая! – кричала Лукерья. – Открывай, иначе мы сами зайдем!

      – Зачем? – вопрошала старушка, ища ответ в моих глазах. – За что ж ты так со мной?

      А я не знала, что ей сказать. Я понятия не имела, что происходит.

      – Навались, бабы! – заголосила Лукерья, и тут же в тонкую преграду ударилось что-то тяжелое.

      – Аннушка! – крикнула бабуля и кинулась ко мне.

      Я судорожно прижала к себе тощее старческое тело.

      – Я ничего не сделала, ба, – всхлипнула я. – Что случилось-то?

      – Ничего? – Старушка подняла на меня глаза, полные слез. – А как же Кузьма? Он всей деревне растрепал, что вы…

      Договорить ей не дали. Под весом разъяренных женщин дверь не выдержала и слетела с петель.

      Лукерья, моя родная тетка и жена Кузьмы, была крупнее всех своих подруг, и именно она первая бросилась ко мне. Удерживая в одной руке вилы, другой она одним взмахом оттолкнула свою мать к столу, повалила меня на пол, схватила за шиворот и поволокла за собой на улицу.

      Теперь горячий страх обуял меня по-настоящему. Я завизжала, уперлась ногами в валяющуюся на полу дверь, зацепилась бедром за острый ржавый гвоздь и от боли вскрикнула еще громче.

      Женщины плевались, тыкали в меня черенками, орали, и из того, что я могла расслышать за собственным голосом, поняла: мне конец.

      Лукерья вытащила меня на крыльцо, сбросила в траву так легко, как если бы я была тряпичной куклой ее младшей дочери.

      Я вскочила на ноги. Раненое бедро тут же отозвалось резкой болью.

      – Выслушайте меня! – крикнула я во весь голос, но куда там – он потонул в хоре соседок.

      – Будешь знать, как с чужими мужиками кувыркаться!

      Лукерья замахнулась вилами. Черенок со звоном ударился о мою голову, и перед глазами запрыгали мушки.

      – Я с ним не кувыркалась! – только и успела сказать я прежде, чем снова оказалась на земле.

      Лукерья волокла меня за руку, ее подруга, Верка, помогала ей и тащила меня за вторую руку. От взбешенных женщин, тянущихся за нами, пришлось отбрыкиваться и бить их ногами, за что на меня вновь посыпался град ударов.

      Яркое солнце слепило, и я жмурилась. Слезы текли по щекам, капали с подбородка на грудь, а бедро все сильнее ныло от боли, и она током прошибала каждую клеточку тела.

      Бабушка бежала за нами так быстро, как могла. В ее возрасте бег был сродни чуду, но она почти не отставала.

      – Отпустите ее! – кричала старушка. – Отпустите, не то худо будет!

      Я не отрывала от бабули взгляда, пока она не рухнула в высокую траву.

      – Ба! – взвизгнула я и снова дернулась.

      Запястье, за которое меня цепко держала Лукерья, хрустнуло. В глазах потемнело, и я потеряла сознание.

      Пришла в себя почти сразу, но уже в центре деревни. Звенел лай собак, встревоженных непривычной суетой. Где-то вдалеке замычала корова, а следом раздался детский плач.

      И со всех сторон любопытные взгляды, взгляды, взгляды… Никуда от них не деться.

      Я лежала на спине, расцарапанная кожа горела. К горлу подкатила тошнота. Руки, босые ноги и платье вывозились в пыли. Меня уже никто не держал, так что я попыталась встать, но на голову обрушился удар ногой.

      – Лежи, тварь такая! – Противный писклявый голос Верки резанул по ушам.

      Меня все же стошнило. Давящая боль в груди не давала вздохнуть, слабость в руках не позволяла приподняться снова.

      – Я ни с кем… – Я закашлялась, сплюнула пыль. – Не кувыркалась! Кузьма пришел за настойкой, а потом…

      Что происходило дальше, я почти не запомнила. Пинки, тычки, отовсюду сыпались проклятия и обвинения.

      Я прекрасно знала, что случается с женщиной, которая залезает в кровать к чужому мужу: ее забивают камнями до смерти.

      Но в чем моя вина?!

      Первый камень бросила Лукерья. Она стояла прямо передо мной: высокая, грузная, с искаженным от злости вспотевшим лицом. В налитых кровью глазах читалось явное желание меня придушить, но по правилам я должна была умереть не от рук…

      Ее камень угодил мне в ключицу. Тут же в бок уткнулись острые пики вил. Следующий камень отскочил от плеча и упал в пыль.

      Слезы