Армейские рассказы. Виктор Гурченко

мбавэячуна, бамбавэячуна, у вас яйца видны»

                  Х/ф «Эйс Вентура»

          Солнце палит нещадно, заливая жёлтой тягучей, как липовый мёд, жарой всё вокруг. Лето выдаётся особенно жарким, небо не радует землю дождями, иссушает урожай, заставляет дачников выкидывать на участки разноцветные змеи резиновых шлангов. А июль обещает быть по-настоящему знойным. Раскалённый воздух слабо колышется и плавится в обволакивающей духоте звенящего дня, в самом его разгаре.

      Лето – это маленькая жизнь, и она только приближается к своему экватору, достигает расцвета, входит в зенит зрелости. Впереди ещё две недели июля и целый август. Но только не для меня. В этом году Родина призывает отдать ей воинский долг. Словно вторая мать она щедро вела меня за руку через свои институты – детский сад, школа, техникум, университет. Задолжал, получается, Родине целый год своей молодой и трепещущей разными цветами жизни. Чтобы на двенадцать месяцев поменять эти цвета на один монотонный и беспросветный, безнадёжно зелёный цвет, цвет военной формы. «Косят» от армии только трусы и маменькины сынки, а настоящие мужчины должны честно и терпеливо отслужить. Вот так мне сейчас и остаётся убеждать себя, когда моë плоскостопие оказалось совсем неубедительным, а слухи о грандиозном переборе в этот призыв на поверку остались только слухами. И вот, словно песок в песочных часах, дробными песчинками сыплются сквозь пальцы и тут же бесследно растворяются в выпитом за день алкоголе последние деньки на гражданке. И пусть потом Родина думает, что ей делать с нашими пропитанными хмелем, выжатыми до последней капли телами.

      – Давай наливай, и так тёплая уже, – говорит Виталëк.

      Я разливаю водку в четыре пластиковых стаканчика. Выпиваем без тоста и пускаем по кругу бутылку лимонада. Он тоже тёплый. Пенится оранжевой пеной, в горле становится приторно и терпко. Дима громко рыгает.

      – Хорошо пошла, – говорит он довольно. – вы, пацаны, дурачки, нормальные люди в армию не идут. Бабу находишь, ребёнка делаешь, и всё. Я так и сделал. У тебя же, Витек есть? Как её?

      – Алеся, – говорю я.

      – Так тебе рассказать, что делать надо? – Дима смеётся и взъерошивает свои огненно-рыжие волосы, – пекло, блин. А ты, Виталек что? Пойдём, вон студентки купаются, познакомимся.

      – Мужик не тот, кто с бабой был, а тот, кто в армии служил, – говорит мой тёзка Витек Полуян. Вот ты, Дима не служил, так и будешь пацаном всю жизнь.

      – Говном ты жил, а ссыкуном подохнешь! – подхватывает Виталëк и все мы смеёмся дружно и глупо.

      – А чего мы закуски не взяли? Вам, пацаны, хорошо, вы скоро казённой пайкой объедаться будете, а у меня растущий организм, – возмущается Дима.

      – Мясо белого медведя год есть будут, – улыбается Витëк.

      – Это что ещё за мясо? – недоверчиво щурится Дима.

      – Сало варёное, жёлтое такое, мягкое, наощупь как дохлая медуза. Да и на вкус не лучше.

      – Фу! – Дима корчит рожу, – гадость какая! Пойдёмте лучше покупаемся, сдохну сейчас от жары.

      Идея покупаться приходится всем по душе, и мы, оставив нехитрый провиант из водки, лимонада и пластиковых стаканчиков в тени, начинаем раздеваться. Добысна делает здесь небольшой заворот и, заходя на вираже в тихую запруду, вновь ускоряется за поворотом, неся свои прозрачные воды в могучий Днепр.

      Без разгона ныряю с берега. Получается не совсем удачно и, очутившись в воде, неловко переворачиваюсь. Ещё пару часов назад планы на день у нас были весьма расплывчатые, и купаться мы, вроде как, не собирались, поэтому плавок нет, все в трусах. Ловлю их на пятках и натягиваю. С небольшой задержкой, как через пелену, ощущаю как охлаждается тело, понимаю, как нагрелась на солнце кожа, и сейчас чувствую, как она остывает, покрывается сетью мелких пупырышек, съеживается и передаёт прохладу дальше по сосудам, по венам, становится хорошо и бодро. Выныриваю и провожу рукой по волосам, их почти нет – мы уже постриглись под ноль. Дима и Виталëк уже в воде, а Витëк разбежался и, оттолкнувшись от берега, взлетел над водой с криком: «бомбочка!». Бомбочка из него так себе, в нём едва ли шестьдесят килограммов весу наберётся. В прыжке резко прижимает колени к груди, семейники натягиваются на тощем заду и раздаётся громкий треск. Мы смеёмся в голос. Витëк завершает бомбовый удар тоже в приступе хохота.

      – Выстрел задом!, – комментирую я, давясь от смеха. Отсмеявшись набираю воздуха и ныряю поглубже. Зависаю в положении вниз головой. Солнце огибает мою тень и рассеивается лучами от головы и рук, будто продолжая пальцы и превращая их в щупальца. Крупной сетью на жёлтом песке солнце повторяет речную рябь, вода чистая и прозрачная. Мелкими косяками тут и там проплывают юркие рыбки. Поворачиваю к ним голову, они тут же рассыпаются, брызгают в разные стороны. Течение начинает запрокидывать меня вперёд, в нос затекает вода, и во рту появляется привкус речной тины, лёгкие начинают гореть. «Воздух кончается», – приходит пьяная, слегка веселящая мысль. Переворачиваюсь и отталкиваюсь ото дна, с шумным фырканьем вырываюсь на поверхность, потом заваливаюсь на спину и медленно, загребая одними руками, плыву по течению. На берегах речки тянутся к воде ивы,