Танец Огня. Xoma Sleepy

покров, заступавший дорогу.

      Скоро уже темнота обернёт мир своей безразмерной вуалью, даруя надежду на новый рассвет, стращая кошмарами незримого и безумием неосязаемого. Немного осталось времени до момента, когда луны – эти две сестры, вечно бегущие друг за другом по пустому, одинокому, безрадостному небосводу – выйдут на волю из узилища дня и начнут свой нелёгкий бег минувшего к не свершившемуся, озаряя окрестности голубоватым сиянием звёздного серебра.

      Расплавленные дорожки света побегут по тёмной глади воды, указывая путь заблудшим душам, жаждущим покоя и вечности, коя не настанет никогда, ведь смерти нет, равно как нет и жизни.

      Есть лишь беличье колесо долга, судьбы, веры. Есть калейдоскоп ошибок и разочарований, цветные стекляшки которого соединяются в странных и волнующих комбинациях, подобно гаруспику гадая, какая же беда наступит завтра, какое горе умертвит глаза, какая нужда посеребрит виски. Как, цепенея от осознания безмерности собственного одиночества, безраздельности нищеты, безблагодарности доброты, смертный истончает собственную душу, пытаясь согреться в ледяных осколках собственной разбитой жизни…

      Я моргнул и потряс головой, прогоняя наваждение.

      И снова безумные мысли завладевают мной, снова они лезли наружу, подобно червям, зубастым червям, жаждущим впиться в горло, унять неутолимый голод, напившись свежей крови и пожрав тёплую плоть.

      Я стиснул зубы и набрал полную грудь воздуха – и только теперь заметил, что не один.

      Неподалёку стояла Ганья, задумчиво и грустно смотревшая на мерно крутящееся колесо. Она была одета в приталенную зимнюю шубку белого цвета, на голове её красовалась, прикрывая рожки, красивая белая шапочка, а копытца она прятала в меховых унтах самого милого вида. На лице её застыло выражение печали, смешанное с задумчивостью, а в глазах плескалось целое море грусти. Облик бесовки каким-то странным образом притушил пожар, готовый разгореться внутри моего воспалённого сознания, я ощутил, как мороз пощипывает щёки, как ветер завывает меж лопастей, как солнечные лучи бьют в глаза.

      Моргнул снова и подошёл к спутнице.

      – Ганья? – позвал я её, но девушка не отвечала.

      Тогда подошёл ещё ближе и аккуратно коснулся её плеча. Бесовка дёрнулась, отпрыгнула на добрый метр, зашипела, точно рассерженная кошка, затем несколько секунд смотрела в упор, не узнавая, наконец, смущённо покраснела и проговорила:

      – Прости Аластар.

      – Да ничего страшного. Скажи лучше, почему ты такая грустная?

      Она недоумённо посмотрела на меня, перевела взгляд на гребное колесо, вздохнула.

      – Я думаю о них, тех, кто заперт в механизмах этого корабля. Одинокие, обречённые вечно работать, лишённые даже возможности отдохнуть, вдохнуть свежего морозного воздуха, выйти наружу из тесной камеры, чтобы насладиться закатом… Это несправедливо. Так не должно быть! Неужели нельзя было договориться?

      Бесовка начала тихо, но всё больше распалялась, повышала голос, краснея от возмущения и сбиваясь из-за переполнявших её эмоций. И было видно, что ей действительно обидно