Любовь к призраку в доме на холме. Витамина Мятная

и оборотней. За вычетом кошачьей мяты, разумеется, от которой я теперь шарахалась, как от огня, памятуя про брачную метку на запястье.

      Не знаю, кто и когда мне так удружил, но царапины, складывающиеся в замысловатый узор, так и не исчезли, только побледнели.

      Я подозревала, что наглый живоглот является фамильяром потомственных оборотней, и это он мне передал такой подарочек от своего хозяина. С чем я не намерена была мириться. Но вот круглобокого партизана надо было задобрить.

      Одежда тоже не осталась без модернизации и была вымочена в настойке серебра и волчьей ягоды. Про то, что на ночь я выпила коктейль из свежевыжатого чеснока и теперь специфичное амбре летело за мной следом, я умолчу.

      Поляна у развилки радовала приятной пустотой. То ли время слишком раннее и вурдалаки разошлись по домам после ночных гонок, то ли в данный момент они загоняли иную добычу.

      На что указывали… Кхм! Висящие на ветке мужские боксеры. В том, что это не женские панталоны, я была уверена.

      На траве в беспорядке валялись наспех сброшенные кроссовки. Почему я решила, что вурдалаки просто выскочили из обуви? Да потому, что все шнурки были завязаны, а внутри ни одного вурдалака.

      Вся трава и ветки деревьев увешаны ошметками одежды. На самом высоком дереве печально покачивались чьи-то джинсы, вернее – один пояс от них, штанины представляли собой развевающиеся на ветру полоски ткани.

      Ясно, что оборотни обращались в спешке, разрывая на себе одежду.

      Как бы то ни было, на поляне не наблюдалось ни одного местного хулигана, обращенного или нет.

      Радостно скача по дороге, я не видела, как за моей спиной из всех кустов, словно зомби, восставали побитые и подранные в клочья вурдалаки. При этом абсолютно голые.

      Если бы я оглянулась, то увидела бы нахмуренного взъерошенного котика, жующего рыбий хвост, злобненько так перекатывая его из одного угла пасти в другой.

      Посидев немного, бойцовский котик потрусил следом, остановившись только единожды, чтобы задрать лапу и потушить тлеющие угли мощной желтой струей.