Морок безумия. Следствие ведёт Рязанцева. Елена Касаткина

есть время до вечера, время погулять и подумать. Обо всём. О том, что все плохие, а она хорошая. Или наоборот. О том, что она плохая, и кого-то бесит. О том, что рассталась с единственным человеком, которого любила, что он не оценил, не понял и никогда не вернётся и даже не извинится. О том, что её сломали, почти уничтожили. А ей почему-то всё равно. Немножко грустно, но в целом наплевать, потому что она уже всё решила и знает, что ей делать дальше. Окончательно принятое решение облегчает жизнь, примиряет с ситуацией. Главное – успеть до того, как передумаешь. Но она не передумает.

      Ещё есть время поразмышлять над тем, что любить больно. О том, что предавать плохо, и о том, что убивать трудно.

      О том, что последний месяц совсем не похож на её прежнюю жизнь, и она так и не привыкла к этому.

      А ещё о том, что скоро она вернётся, сядет в кафе у окна и скажет себе: «Какая же ты дура, Фрида». Немножко поплачет, допьёт свой кофе, нацепит на нос круглые голубые очки и уставится в выцветшее голубое августовское небо. Ну сколько его осталось-то? Потом встанет и пойдёт дальше. Вот такая какая есть. Ну а что делать-то? Пикассо, как всегда, был прав, говоря, что голубой – это цвет всех цветов.

      ***

      Ну, всё!

      Фрида погладила рукой зелёную стену. Наверное, так и надо уходить из отношений. Пусть это выглядит низко и дёшево, зато красиво. Она сняла с лица респиратор, бросила в ведро. Низко, и пусть, всё равно никому не нужны её хорошие манеры. Теперь в чести плохие манеры и восхитительные невинные девочки. В конце концов, она уходит, не нарушая никаких договорённостей, ведь их не было. Не было никаких обязательств. Что ж так паскудно?

      Душно. Захотелось открыть окно. Нет. Лучше поскорей уйти отсюда. Ах да! Чуть не забыла. Фрида быстро прошла в прихожую и, не снимая перчаток, вынула из сумки баночку с краской. Прошла в комнату, которая служила им обоим студией, и сняла с полки пластиковую коробку. Открыв контейнер, она перелила содержимое баночки в кювету с белилами и захлопнула крышку. Улыбнулась. Вот и вся любовь. Любовь, помноженная на чёрт знает что, на апогей эмоций и чувств.

      Муреновый взгляд покрылся серой пеленой. Она громко рассмеялась. Любовь! Любовь? Бред чокнутой стареющей тётки. Химера. Пшик. Бзик. Дешёвая трагикомедия, от которой душно и тщедушно пусто. Всё.

      Она с нежностью посмотрела на кисточки в банке. Прошлая жизнь уходит, как последний грузовой поезд. Всё кончено, она возвращается к себе.

      А предателей она не простит. Пусть Бог прощает.

      Глава четвёртая

      Ещё чего! Привести сюда эту девку. В её дом. В их дом. Хватило же наглости! Явиться сюда! Шалава! Бесстыжие… почти бесцветные глаза. И курносый нос… торчит из-под шапки. Господи, смотреть не на что.

      Её охватило безумное отчаяние. Галина бросила на стол недошитую юбку. Она всегда бралась за шитьё, когда нервничала. Шитьё успокаивало. Но не в этот раз.

      Раздражение и отчаяние сменились тяжёлым беспокойством.

      Нет. Она всё сделала правильно. Ей не в чем себя упрекнуть. Сколько ещё таких