Пляж. Алекс Гарленд

воскликнул он.

      Я улыбнулся. Мне не верилось, что французы действительно говорят «Моn Dieu». По-моему, это все равно что ожидать от англичан слова «что?» в конце каждого предложения.

      – Тебе не больно, Ричард?

      – Ни капельки. Нужно знать, как ее правильно держать, вот и все. Это как с крапивой. Попробуй.

      Я протянул ему медузу.

      – Нет, я не хочу.

      – Ничего не будет. Давай не бойся.

      – Правда?

      – Да-да. Сложи руки, как я.

      Я стряхнул медузу в подставленные им руки.

      – Ого, – промолвил он. На его лице проступила широкая ухмылка.

      – Но ее можно касаться только ладонями. Если ты прикоснешься к ней другим участком кожи, она ужалит тебя.

      – Только ладонями?.. А почему?

      Я пожал плечами:

      – Не знаю. Таковы правила.

      – Может, кожа в этом месте толще?

      – Может. – Я вытащил из воды еще одну медузу. – Странные они, правда? Сквозь них можно смотреть. И у них совсем нет мозгов.

      Этьен энергично кивнул.

      Некоторое время мы молча разглядывали наших медуз, а затем я заметил Франсуазу. Она шла по пляжу, направляясь к воде, – в белом купальнике. Увидев нас, помахала рукой. Когда она подняла руку, купальник ее натянулся, и тень от полуденного солнца обозначила груди, впадинку под ребрами и мышцы живота.

      Я взглянул на Этьена. Он все еще рассматривал медузу, заставив ее выпустить щупальца из-под колокола, и она лежала на его ладони, как стеклянный цветок. Близость с Франсуазой, вероятно, притупила в Этьене способность восторгаться красотой девушки.

      Когда она подошла к нам, наше занятие не произвело на нее впечатления.

      – Терпеть их не могу, – бросила она. – Не хотите искупаться?

      Я показал рукой на воду – мне по грудь. Франсуазе вода доходила до плеч.

      – А мы что, не купаемся?

      – Нет, – сказал Этьен, оторвавшись наконец от медузы. – Она имеет в виду заплыв. – Он махнул рукой в открытое море. – Вон туда.

      Во время заплыва мы играли в такую вот игру. Примерно через каждые двадцать метров мы ныряли на дно и выныривали с горстью песка.

      Мне такие игры не нравятся. На глубине одного метра тропическое море внезапно становится холодным, так что, болтая в воде ногами, можно было почувствовать границу между теплом и холодом. Когда ныряешь, сначала стынут кончики пальцев, а затем холод быстро распространяется по всему телу.

      Чем больше мы удалялись от берега, тем чернее и мельче становился песок. Вскоре вода внизу сделалась слишком черной, чтобы в ней можно было что-нибудь разглядеть, и я лишь бил ногами и слепо шарил руками, пока мои пальцы не погружались в ил.

      Холодная вода вселяла в меня страх. Я торопливо зачерпывал горсть песка и старался как можно быстрее оторваться от морского дна, хотя в легких оставалось еще полно воздуха. Дожидаясь на поверхности Этьена с Франсуазой, я поджимал под себя ноги, держась на воде только при помощи рук.

      – Куда мы плывем? – поинтересовался я, когда