Дурман-звезда. Владимир Прягин

сложил вместе два полушария. Огляделся и спросил:

      – Все готовы?

      – Начинайте, – пробурчал капитан.

      Сейчас все столпились у надстройки на палубе – это сооружение защищало от ветра. Купец держал шар двумя руками над простыней и сосредоточенно хмурился. Бойкая барышня нервно теребила свой шарфик. Белокурая малышка восторженно замерла, распахнув глазищи, а ее опекунша недовольно кривилась – очевидно, из-за того, что ритуал совершается в компании немытых простолюдинов. Что делать – никто не может предвидеть, где и с кем его застигнет судьба, когда солнце уронит первые слезы.

      – Свет и прах, – произнес купец.

      Лиловые нити, вживленные в шар, замерцали и начали шевелиться. Они отлеплялись от гладкой поверхности и чутко подрагивали – это было похоже на тончайшие щупальца. Или на водоросли, что колышутся в спокойной воде.

      – Прах и кровь.

      Теперь казалось, что вокруг шара клубится подсвеченная лиловая пыль. Частички ее прилипали к нитям, и те утолщались, становились длиннее. Облачко пыли густело и раздувалось. «Щупальца» задвигались быстрее и резче, словно шар торопился собрать как можно больше лиловой взвеси.

      Краем глаза я увидел, что паруса на мачтах обвисли – ветер стих, как будто боялся помешать ритуалу. Вокруг стояла мертвая тишина.

      – Кровь и свет!

      Резким движением купец разделил половинки шара, и в воздухе остался висеть темно-красный сгусток. Он не упал на пол, а нехотя, очень медленно опускался и при этом увеличивался в размерах, впитывая пыльцу и постепенно меняя цвет.

      Потом снижение прекратилось. Раздутая пурпурная капля, словно в сомнениях, застыла над простыней. Народ затаил дыхание, ожидая, что кровь вот-вот сорвется на полотно. Все были готовы читать узоры, которые там возникнут.

      Но вместо этого сгусток пополз наверх.

      В толпе испуганно вскрикнули.

      Пульсирующий клубок поднялся над нашими головами. Люди следили за ним, заслоняясь ладонями от слепящего солнца.

      Несколько секунд ничего не происходило, а потом вдруг ветер, опомнившись, оглушительно взвыл и швырнул сгусток крови на белый парус.

      Клякса на парусине начала расползаться; лучи ее изламывались и пересекались друг с другом. Стало понятно, что пурпурные разводы складываются в буквы. На светлом полотнище было начертано единственное слово: ЖИВИ.

      2

      Горячий ветер моментально высушил кровь. Кляксы потемнели и утратили яркость. Спустя минуту они выглядели уже застарелыми, как будто появились задолго до начала нашего рейса. Было тихо. Люди застыли, пытаясь прийти в себя. Матрос, стоящий рядом со мной, прижимал ладонь к шее между грудиной и кадыком – характерный жест в попытке уберечь душу. Он неотрывно смотрел на парус и шевелил губами. Кажется, читал про себя «Огонь милосердный».

      Первой не выдержала бойкая барышня.

      – Живи? – прочла она вслух с недоумением в голосе. – Господа, но что это должно означать?

      Все, наконец,