ГАЗВА́ГЕН. Сергей Поликанов

идти, несмотря на пронизывающий ветер, словно весь мир был ему по плечу, а его ничто не могло остановить. Но вдруг он резко остановился, и я сразу понял, что он собирается делать. Его движения были знакомы, и я без труда мог предсказать, что последует дальше. Похлопав по карманам, он дрожащими руками достал сигарету, прижал ее к губам и щёлкнул зажигалкой. Огонёк на кончике сигареты вспыхнул, как ночной маяк. Первый вдох, первая затяжка. И через мгновение – резкий, громкий кашель, на секунду показалось, что произошло извержение вулкана в Исландии. Этот звук ударил по ушам, громко отражаясь от пустых стен домов. Кашель был настолько велик, что на мгновение заглушил собак где-то за углом. Мужчина согнулся, держась за живот, будто внутри него что-то разорвалось. Я смотрел на эту картину и чувствовал некую связь с ним.

      – Это же я! – вырвалось у меня, ехидно улыбаясь.

      – Вот он, мой двойник, – мелькнуло в голове, и я ощутил, как в груди что-то сжалось.

      – Посмотри. Вот так это выглядит со стороны. Жалкое зрелище, правда? – едва сдерживая презрение к себе.

      Мужик, проглотив остатки кашля, снова потянулся к сигарете. Вдох, задержка дыхания, медленный выдох. Казалось, что дым выжимал из него последние силы.

      Я стоял на балконе, смотрел на него, а потом снова на себя через отражение в стекле. Мы были одинаковы. Два человека, застрявшие в ночи, поглощённые своими зависимыми ритуалами. Будто в этом был весь смысл существования – снова и снова повторять одно и то же, не осознавая, что каждое действие – лишь способ отгородиться от реальности. Забывшие о своём внутреннем состоянии, которым было плевать на то, что внутри них творится ад.

      Два тела, добровольно надели тяжёлую петлю, которая с каждым вдохом затягивается всё туже, словно невидимая рука сжимает удавку. И наступит момент, когда тихий убийца – сигарета – завершит своё дело, совершив казнь осуждённого через повешение, приговор к которому он подписал себе сам.

      Я – всего лишь часть процесса, который нужно завершить.

      Холодный пот тонкой струйкой скользнул по спине. Я ясно увидел себя на эшафоте – одинокую фигуру среди безликой толпы. Людей много, но в их взглядах нет сочувствия, лишь ожидание. Кто-то шепчется, бросая быстрые, оценивающие взгляды, кто-то стоит молча, а некоторые смотрят, как на привычное зрелище. Их лица размыты, чужды и безразличны. На мне тяжёлая висельная петля, шершавая верёвка, врезавшаяся в шею, давит на горло, но пока ещё не затянулась. Я вижу их… Мои родители. Мама, опёртая на плече отца, слёзы катятся по её щекам, и я чувствую, как рушится её внутренний мир, как будто сердце разрывается от безысходности. У отца каменное лицо, без выражений, но я ощущаю, что внутри него – вулкан. Его молчание тяжелее любого крика. Оно словно проклятие, которое я не могу разделить. Рядом с родителями стоит она… Моя жена. Мои дети. Она закрывает им глаза, чтобы они не видели этот ужас. В её глазах – молчаливый приговор, как будто её собственная боль оборачивается презрением. Как хочется их всех обнять, прижать к себе, но они стоят в стороне, не приближаясь. Это словно тяжёлый