От хороших жен не уходят. Елена Рахманина

чтобы не забрать злосчастный журнал из рук Жарова и не выбросить в окно.

      – Что ты забыл в моём кабинете? – интересуюсь, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Нейтрально. Стираю из его модуляций те постыдные эмоции, что неожиданно накрыли меня в конференц-зале.

      Жаров наконец поднял на меня свои ореховые глаза, как у довольного и сытого дикого кота после умерщвления случайной добычи. Некоторое время изучал меня, не спеша отвечать. На его лице явственно отражалось желание пробраться мне в череп и хорошенько там покопошиться.

      Помимо журнала на рабочем столе были горой свалены папки по исследованиям, спонсируемым грантодателями. К этим трудам я, к сожалению, не имела никакого отношения, однако заполнение отчётности доверили именно мне. Как козе отпущения. И кажется, со вчерашнего дня гора успела вырасти на пару дел. Ещё немного, и я окажусь погребена заживо под чужими проектами, подготовку отчётов по которым повесили на мои плечи. Вполне вероятно, до их сдачи о моей кончине никто и не узнает. В мою каморку даже уборщицы редко заглядывали.

      Я испытывала несвойственное мне смущение оттого, что занимаюсь бесполезным трудом вместо ведения научной деятельности.

      – У вас в семье, видимо, принято нарушать договорённости, – наконец он положил журнал поверх папок, оглядываясь по захламлённому кабинету с таким видом, будто у него аллергия на пыль. И возможно, немножко на меня. – Но со мной этот трюк не пройдёт, Калинина. Мы пожали руки. Забыла?

      Как жаль, что срывать нашу сделку теперь совсем не в моих интересах. И всё же я не могла сдержаться от акта протеста.

      – Лапать меня на глазах у всего коллектива было необязательно, – процедила сквозь зубы, наблюдая, как Жаров поднимается с моего стула, вырастая, как гриб из сказки. Тут же заполняя собой всё пространство. – Ни о чём подобном мы не договаривались.

      Сама удивилась, насколько ворчливо звучал мой голос. И поморщилась. Когда я успела превратиться в бабку?

      – Лапать? – смакует слово, которое, должно быть, последний раз употреблял в пятнадцать лет, сидя на последних рядах кинозала с первой подружкой, – я всего лишь держал тебя за руку. Жест – невиннее не придумаешь.

      Сглатываю, ощущая, как под его пристальным взглядом щёки вновь загораются румянцем. Не могу же я ему выложить рассказ про вихрь захвативших меня эмоций от нашей близости, природу которых я сама не могу разгадать. Но, главное, я совершенно не была к ним готова.

      Единственно верным решением было держаться от Жарова подальше.

      Да только я сама себе вырыла яму, хорохорясь перед Ирочкой.

      Голову посетила мысль предложить Жарову заключить сделку именно с ней. Но почему-то эта идея показалась до ужаса отвратительной, и я её мгновенно отмела. Если кто и смеет мотать нервы Жарову, то лучше это буду я.

      – Предположим, что я соглашусь продолжить наш уговор, – облизываю пересохшие губы, переводя взгляд от Жарова к окну, чтобы иметь возможность как-то сосредоточиться, – но при условии, что не будет больше никаких прикосновений.

      Тишина, повисшая в