Ученица ведьмака. Юлия Александровна Скоркина

дал.

      Характер у Власа был прескверный. Глядит исподлобья, как прожигает. Борода густющая, чёрная. Голос, что рёв медвежий. Ведьмаком кликать стали уже после того, как его жена преставилась.

      Власий дар имел. Умел боль снимать, раны да переломы от его мазей как по волшебству заживали. Некоторые сплетничали, что и с нечистью ему поговорить не зазорно.

      Не любил Влас людей. Сторонился, бирюком слыл. Правда, в помощи никому не отказывал. Да и как откажешь – на всю деревню, почитай, он один мужик и остался. Война проклятущая ни одну семью не обошла. Вот и остались на хозяйстве в деревнях да сёлах только бабы с мальцами на руках и старики беспомощные.

      Почему Власия на фронт не забрали, то отдельная история.

      Когда последнему мужику неутешная баба платком помахала, пришли к Власию двое. Сапоги начищены, взгляд из-под фуражки строгий. Решительно в дом зашли.

      Чего уж там внутри происходило, то неведомо. Только поутру оба, седые как лунь, прибежали к Параскеве с мольбой увезти их от деревни подальше, чтоб колдуна проклятого не видеть.

      Почему к Параскеве прибежали? Так её телега у калитки покосившейся уж запряжённая стояла. Баба в город собиралась по делам своим. Вот эти двое бедолажных и упросились с ней. Пока по кочкам да по полям ехали, служивые и рассказали всё по порядку.

      Как только дверь за ними закрылась, и началось.

      Усадил их Влас за стол, предложил кушанья разные. И откуда только что взялось! Вокруг люди голодают, бабы жилы рвут, чтоб детей прокормить, а у него тут и пельмени со сметаной, и поросятинка запечённая. А уж когда на стол запотевшую бутылку самогона поставил, служивые как умом помешались. На еду накинулись, да только ложку в рот – а всё обратно и вылезло.

      Сидят друг напротив друга и видят, как то ли черви в ложках оказались, то ли пауки огромные. От свинины такой смрад пошёл, что и представить невозможно. Вскочить бы воякам да дёру дать, а не могут.

      Ноги словно к полу приросли. Глядь, а пол-то в трясину превращается. Сам хозяин сидит в углу, глаза огнём пылают. Всю ночь Влас служивых стращал мертвяками да нечистью. Жабами болотными накормить пытался. К утру сжалился. Топнул ногой по полу, и враз все видения исчезли. Сидят служаки за столом пустым, будто и не было ночи страшной. Поднялся Власий, молча к двери подошёл, отворил её настежь и одним махом головы указал гостям, что пора и честь знать, засиделись.

      Второй раз повторять не пришлось: подхватились мужики, да и бросились, как ошалелые, прочь из дома да от хозяина страшного. На Параскеву и наткнулись сразу.

      С того случая никто больше к ведьмаку не совался. Решили поди, что и без него Родина обойдётся.

      Так и остался Власий в деревне за единственного здорового да работящего мужика.

      Люд деревенский хоть и боялся его, а всё ж, когда нужда случалась, обращались. Не отказывал Влас, хоть и без особого рвения, но помогал.

      ***

      – Мить, ты живой? – с придыханием спрашивала Варвара, прижимая ухо к груди младшего брата.

      – Жив покамест, – хрипел в ответ семилетний Митька. Несмотря на свой возраст, он изо всех сил старался быть настоящим мужчиной. А как иначе, ежели тятька на фронте сгинул, а матушка год как исчезла, не вернувшись из лесу. И остались сиротами он да десятилетняя Варя, его сестра.

      Митька всегда старался придать себе серьёзности. Попервой-то без родителей совсем худо было, Варька плакала ночами, как щенок, от титьки оторванный. Вот Митька и решил взять над ней шефство. И воду в дом таскал – правда, по полведра. И дрова рубил. Да и вообще старался всячески показать Варе, что она за ним, как за стеной. И только ночью, забравшись на печь, позволял себе пустить скупую мужскую слезу, тоскуя и горюя о мамке с тятькой.

      Конечно, Варвара видела, как старался младший брат. За скудным обедом украдкой ему лишнюю ложку похлёбки положить пыталась, страшась, как бы последнюю родную кровиночку судьба не отобрала.

      И вот настал день, когда не доглядела. Зима хоть и сдала свои позиции, а всё ж ранняя весна теплом не баловала. Выскакивал Митька на улицу в рубахе тонкой, залатанной – вот, видать, ветерком холодным и прохватило.

      К тому ж с едой совсем туго стало. Всё, что старались сэкономить, лишь бы до лета дотянуть, уже поскончалось.

      Голодать начали. Хворь Митькина с особой силой навалилась: хрипеть стал, задыхаться.

      В деревне хоть и пытались сиротам помочь, только с едой у всех худо было. А уж про лекарства и речи не шло. Знала Варя, что пришло время, которое она до последнего оттягивала. Придётся к ведьмаку идти, не справится Митька без помощи.

      А как подумает об этом, так поджилки трясутся. Летом, на сене лёжа, подружки такие страсти про него рассказывали, что волосы шевелились.

      "Эх, была бы мамка рядом, – думала Варя, – вместе бы пошли, чай, не так страшно, как одной".

      Митька зашёлся в лающем кашле. Варя поднялась, налила в кружку кипятку с парой листиков липы и протянула брату.

      – Мить, слышь чё, я решилась.

      – На что? –