Охотница и запретный Принц. Ghenadii Alexei Eni

жном союзе Охотницы и Принца, способном спасти или уничтожить все, заставляет их столкнуться вновь.

      Вынужденные действовать вместе против общего врага, Изабелла и Леонардо оказываются в ловушке опасного влечения. Под масками враждебности разгорается запретное пламя – чувство, которое грозит им обоим клеймом предателей. Их связь – вызов вековым законам, искра, способная разжечь пожар еще страшнее войны.

      Смогут ли Свет и Тьма найти общий язык в сердцах двоих, идущих против своих миров? Какой выбор они сделают, когда на кону окажется не только их любовь, но и судьба всего сущего? И что значит древнее пророчество на самом деле – спасение или окончательную гибель?

      Погрузитесь в историю о долге и страсти, о ненависти, перерастающей в любовь на руинах старого мира, где каждый выбор может стать последним, а самый опасный враг может оказаться единственным спасением.

      Генадий Алексеевич Ени

      2025

      Глава 1: Серебро и Тень под Плачущим Небом

      Элизиум плакал. Холодные слезы осени стекали по щербатым щекам зданий, собирались в грязные ручьи на брусчатке, и сама ночь, казалось, была соткана из этой мороси, запаха мокрого камня и гниющих листьев. Где-то вдалеке тоскливо пропел рожок ночного стражника – одинокая медная нота в симфонии городской меланхолии. Изабелла скользила сквозь эту сырость, тень среди теней, ее присутствие выдавал лишь едва слышный шелест промасленной кожи куртки да ритмичное, почти неслышное дыхание.

      Она была инструментом. Отточенным, смертоносным, лишенным права на ржавчину сомнений. Охотница Ордена Серебряного Пламени. Ее мир сузился до этой ночи, до этой вони – едкой, противоестественной смеси серы и разложения, что щекотала ноздри и звала вперед, в сердце тьмы. Демон. Слово отзывалось внутри глухим, застарелым рубцом. Образ – пламя, жадно облизывающее дерево, крик, оборвавшийся слишком рано, и силуэт с глазами, горящими нечестивым огнем – мелькнул на периферии сознания, как назойливая муха. Она смахнула его привычным усилием воли. Боль – это топливо. Нельзя позволить ему сжечь себя изнутри. Только – гореть ровным, холодным пламенем долга.

      Пальцы, обтянутые тонкой, но крепкой перчаткой из шкуры гиппогрифа, легли на рукоять клинка. Священное серебро под кожей отозвалось тихой, глубокой вибрацией – не просто металл, но живой резонатор чистоты, настроенный на фальшь и тьму. Он пел ей свою песню тревоги, подтверждая близость добычи.

      Тупик встретил ее зловонным дыханием переполненных мусорных баков и почти осязаемой тьмой. Фонарь на углу отбрасывал скудный, дрожащий свет, выхватывая из мрака мокрый блеск стен, покрытых липкой зеленью, и сгорбленную фигуру у дальней стены. Оно двигалось – рвано, судорожно, словно сломанная марионетка. Аура грязи, голода и мелкой, но отвратительной злобы волнами расходилась от него, загрязняя чистый холод ночи. Падальщик, упивающийся эманациями страха и отчаяния этого забытого богами угла.

      Изабелла шагнула в свет. Не таясь. Ее появление – как внезапный укол света во мрак. Серебряная эмблема Пламени на ее груди вспыхнула на мгновение, отразив тусклый свет фонаря. Демон взвизгнул – тонко, как рвущийся шелк, – и метнулся в сторону, его когти заскрежетали по камню. Тщетно.

      Воздух вокруг ее ладони собрался, затрещал, сгущаясь в шар чистого, безжалостного света. Он пульсировал, живой и горячий, как сердце самой праведности. Бросок был выверенным, отточенным сотнями таких же ночей. Свет ударил, и мир на мгновение оглох от шипения – звука, с которым нечистота пожирает саму себя. Запахло горелой плотью и озоном – резким, стерильным запахом чистоты, пришедшей на смену гнили. Тварь билась на мокрой брусчатке, ее теневая субстанция корчилась, как пергамент в огне.

      Изабелла подошла, клинок уже обнажен. Его лезвие не блестело – оно впитывало мрак, излучая взамен ровное, холодное серебряное сияние. Она видела дергающиеся конечности, пасть, полную зубов-игл, глаза, горящие тусклым угольем животного ужаса. Ни тени жалости в ее взгляде. Только ледяное удовлетворение хирурга, удаляющего раковую опухоль.

      Клинок опустился – не удар, но точный разрез сквозь саму суть твари. Вспышка света была почти беззвучной. Короткий, предсмертный спазм – и демон рассыпался в горстку черного, маслянистого пепла. Ветер, словно брезгливый уборщик, тут же подхватил его и унес прочь, растворив во влажной ночи.

      Она выпрямилась, машинально стирая с клинка несуществующую грязь. Легкая дрожь в руке – не слабость, лишь послевкусие выпущенной силы. Ночь стала чище. Мир – на одну тень безопаснее. Она посмотрела на свои ладони – линии судьбы пересекались с тонкими шрамами от тренировок и боев. Иногда ей казалось, что ее собственная кровь стала холоднее, обретя металлический привкус серебра.

      Разворот. Уход. Впереди – Цитадель. Молчаливые коридоры, где каждый шаг отдавался эхом веков служения. Запах ладана, старой кожи переплетов и полировочного воска. Сухие слова Магистра. И снова – ожидание. Пустота между ударами сердца, между охотами. Пустота, которую она заполняла дисциплиной и готовностью. Единственный способ не слышать шепот прошлого, не видеть сны, от которых просыпаешься с криком на губах и вкусом