Понаехали. Карина Демина

почесала руку.

      Опять ведьмы.

      Вот ведь… гадости люди сами творят, а виноваты, выходит, ведьмы…

      – Говори, – велела она, и слово получилось донельзя тяжелым. – Правду.

      Парень закатил глаза, притворяясь, что того и гляди сомлеет, но был перехвачен князям за шкирку. Радожский жертву тряхнул тихонечко, та и заговорила.

      Быстро так.

      Захлебываясь от желания каяться. И с каждым словом…

      …не было ведьмы, но была жена, отцом сосватанная, всем хорошая, но не любимая. И была любимая, которая тоже всем хороша, вот только не жена и женою взять не позволят, даже если та, первая, четырех детей народившая, вдруг преставиться.

      Она бы, может, второй в терем войти согласилось, в прежние-то времена можно было нескольких брать. Он узнавал. И что ныне запрета нет, тоже узнавал. Да только не позволят же ж!

      Отец приличия блюл.

      А еще в руках своих крепко держал и семью, и финансы. Пойдешь против воли его? Мигом на улице останешься, может, не с пустою мошной, но всяко беднее себя, прежнего. Кому оно охота?

      И главное, что?

      Главное, что крепок был Градомысл Зимославович, долгие годы ему боги сулили. И не сомневался Божедар, что все-то он проживет до единого. А стало быть… стало быть и ему мучиться при жене нелюбимой, да за батькиною спиной.

      Всегда вторым.

      Без права самому решать…

      …мысль-то извести батьку появилась. И ужаснула. Сперва. Но чем дальше… разве ж он, Божедар, не заслуживает счастья?

      – Коня откуда взял? – уставши слушать этот лепет, уточнил князь. Правда, Божедара он так и не выпустил, а тот и не пытался вырваться.

      – Так… Марфа… сказала… дала… помогла… принесла… волос девичий, чтоб аркан сплести. И заговор.

      – На крови?

      – Не ведаю! Честью клянусь, что не ведаю…

      – Нет в тебе чести, так что не клянись, – Радожский вздохнул. – Надо будет отписаться, чтобы подробный разбор учинили. Мнится мне, за вдовой этой не только… нынешний двор.

      Коня Божедар сам ловил.

      Зерном, в вине моченым, прикармливал. Кобыл приводил на пустынный берег. Три ночи не спал, а на четвертую-таки удалось накинуть ему тонюсенький, пальцем порвать можно, аркан на серебряную шею. Все ж таки был он сыном своего отца, а потому с жеребцами ладить умел.

      Как не ладить, когда с маленства при табунах.

      А дальше… коня спеленать.

      Да учить.

      Крепко учить плетью крученой, воду и дурь выбивая, так, пока не ослабнет он, от моря взятый. А там уж и прикармливать сухарями, которые ему любая дала…

      …была она не просто так, но Марфы дальнею сродственницей, а потому тоже многое знала.

      – Где живет?

      – Воронья слободка, – он попытался было не сказать. И Стася видела, как стискивает зубы, закрывает рот руками, но слова прорвались. – Дом с резным коньком да желтыми ставнями…

      – С-скотина, – плеть в руке Градомысла ударила по лицу сына, рассекая лоб и щеку. – Отца на бабу променял…

      – Ведьмы, ведьмы приморочили… они виноваты! Марфа и отродье