Этим утром эфир молчит. Элин Сэйдж

пленочным фотоаппаратом, его гордостью, подарком от Тэцуо на двадцать шестой день рождения. По привычке протерев объектив рукавом, он протянул его Нэцуми. Та хищно выхватила фотоаппарат у него из рук и кивнула головой в сторону двери.

      – Иди, – коротко проговорила она. – Увидимся у машины, ладно?

      Араи недоверчиво заглянул ей в глаза, но не осмелился спорить, и, замерев на секунду на пороге, вышел в коридор, затворив за собою дверь.

      Китамура глянула на маленькие электронные часы на запястье и мысленно засекла десять минут. Медики наведут тут бардак в считанные секунды, особенно, если версия о несчастном случае покажется им убедительной – во всяком случае, на первый взгляд.

      Щелкнула вспышка фотокамеры – и первый кадр пленки запечатлел растянувшееся на полу тело.

      Щелкнула второй раз – и захламленная душная кабинка въелась своими очертаниями в целлулоидный квадратик где-то в недрах фотоаппарата.

      Щелкнула третий – и слипшиеся от крови волосы Окамото Кацуми навсегда застыли в негативе изображения.

      Китамура не успокоилась, пока не отсняла все детали, вернее сказать, пока у нее не закончилась пленка – но даже тогда она продолжила беспокойно мотать головой – ей все казалось, что она запечатлела недостаточно, что упустила какую-то важную информацию, но ничего более она сделать не могла – поэтому взяла себя в руки и вышла в коридор, бросив на лицо Окамото последний взгляд. Свет она оставила включенным.

      Вообще-то, Нэцуми не была присуща особая сентиментальность. Даже в детстве ее не трогали ни мертвые бабочки в листве, ни брошенные на станциях метро игрушки. Когда ей было четырнадцать, умер ее дядя, брат матери, но ни сам факт его смерти, ни последовавшие за ней погребальные хлопоты не сдвинули в душе Нэцуми ничего, несмотря на то, что она была с дядей в довольно неплохих отношениях. Не будет ложью сказать, что Китамура никогда не думала о том, что ее может так огорчить смерть незнакомца.

      С другой стороны, подумала она, по коридору направляясь к лестнице, в чьей-то смерти нас печалит в первую очередь изменение привычного порядка вещей. Когда что-то исчезает из нашей жизни, а мы не в силах на это повлиять, нас душит осознание своей незначительности. Она подумала, что, может быть смерть дарована человеку, как напоминание о собственной слабости. Что, может быть, смерть бережет людей от чего-то более страшного.

      Нэцуми надеялась, что эта мысль ее утешит, но почему-то вышло наоборот, и к моменту, когда она достигла подножия лестницы, очертания предметов вокруг слегка расплывались. Китамура смахнула влагу с ресниц и посмотрела на Кохэку, стоявшего у постеров различных телепередач, занимавших эфир уже на протяжении нескольких лет. Заметив ее приближение боковым зрением, он развернулся, и его брови сдвинулись к переносице.

      – Все хорошо?

      Нэцуми показалось, что если она еще раз услышит этот вопрос, она расплачется.

      – Более чем, – она поморгала, чтобы прояснить взгляд. – Так. Рассказывай.

      – О, –