Я была в твоей шкуре. Долгая дорога в сторону жизни. Ольга Каверзнева

начать. Уже много думаю об этом.

      [14:00, 29.12.2016] Tatyana: Я вела такой дневник поневоле – мы с мужем не разговаривали в то время – только переписывались. Скоро, наверное, смогу это прочесть.

      [14:00, 29.12.2016] Olga: Да. Тяжело.

      [14:03, 29.12.2016] Tatyana: Уже не тяжело. Я смогу написать об этом. Скоро. Знаешь, это как дневники девочки из осаждённого Ленинграда. Там была своя жизнь, и в ней было много разного. И главное – сила и слабость человеческого духа предельно обнажается. В любом случае – жизнь круто меняется… Так что – пиши!

      [14:05, 29.12.2016] Olga: Уже. Буду Вам присылать.

      Москва – Брюссель

      Дневник Ольги

      23.12.2016

      Утром 22-го уже в куртке, сапогах, шапке всё никак не могла сосредоточиться. Казалось, что забыла что-то жизненно важное. В прихожей, прощаясь наспех с мамой, слушая вполуха её напутственные слова про что-то очень важное, вдруг побежала наверх в гардеробную. Там в панике огляделась и наткнулась взглядом на сумку цвета хаки, на большом ремне, с карабином, карманами, которую купила для сафари в Африке. Она лежала на пуфике вся какая-то расхрястанная, разухабистая. Пнула пуфик ногой, и она под тяжестью карабина, потянувшего вниз, с грохотом сползла на паркет. Жизненно важное перестало быть таковым.

      В аэропорту почти ничего не помню. Саня водила меня от стойки регистрации до безопасности и паспортного контроля словно маленького ребёнка или, наоборот, как старушку. Конечно, мне было 120 лет и я устала жить, не понимала, зачем и, самое главное, как. В самолёте слегка забылась, что для меня редкость. Сказалась неспанная ночь: легла от силы минут на сорок, просто для того, чтобы принять горизонтальное положение, и уснула. Просыпаться было мучительно, но надо было лететь. В самолёте сквозь дрёму слышала, как разносят еду, потом предлагают товары из дьюти фри. Попросила воды. Есть не могла. Но и пить не смогла тоже. Так и сидела с полным ртом, давилась, пока не проглотила, когда объявили посадку. Мне было страшно – выходить, смотреть на Митю и слышать от него новые подробности.

      Сняли чемоданы с ленты и побрели к выходу. Перед раздвижными дверьми в мир рождественского нарядного Брюсселя затормозила, бросилась в туалет, оставив Саню с вещами и в недоумении, хотя, наверное, она всё понимала. В туалете стала фанатично умываться холодной водой. Казалось, она меня взбодрит. Слегка побила себя по щекам. Немного отлегло.

      Вытерла лицо бумажным полотенцем на выходе. Митя ждал. Обычный такой Митя – спокойный, рассудительный, как всегда. Сероватый, конечно, да и мы были не лучше, думаю.

      – Пойдёмте выпьем кофе и поедим, – предложил он довольно бодро, поцеловав нас.

      Отказалась, тошнило от мысли о еде. Но Саня вдруг согласилась, и мы сели в кафе.

      Пока шли к нему, Митя рассказал спокойным, деловым тоном, что Петя спит в общежитии, где нам дали две комнаты, и сегодня дадут ещё, а он уже был в госпитале, видел Нину, разговаривал с врачами. Сделали ещё раз пункцию. Они не доверяли врачам в Люксембурге – решили ещё раз проверить, а вдруг… Но и их пункция подтвердила лейкемию. Взяли кровь на сложный генетический тест, который решит Нинину судьбу. Оказывается, есть разные виды этой болезни – те, которые в настоящее время полностью вылечиваются, и такие, которые – нет. Тест будет готов через две недели, уже