Знак Потрошителя. Диана Удовиченко

не туда, а обратно. Когда фиолетовая клякса расползлась по комнате, затем свернулась и снова развернулась, из нее со стуком выпала бронзовая статуэтка – мальчик с кувшином. Клеймо мастера на основании гласило: «Чезаре Тоцци, Флоренция, 1423 год». Значит, возможность попасть туда была!

      Упорная личность доктора Уотсона изменила ход мыслей Сенкевича и направила их к тому, что лежало на столе. «Почему же не получается сеанс спиритизма? Может быть, нужно попробовать какую-нибудь другую методику? Но Аллан Кардек – лучший медиум Европы…»

      Он подошел к столику, задумчиво погладил лаковую поверхность. Прислушался к мыслям Уотсона, постарался придавить упрямого доктора. Выходило, тот мечтал о вызове какого-то духа.

      Сенкевичу стало еще интереснее. Ночь за ночью в лабораторию приходили два коллеги доктора, тоже помешанные на спиритуализме. И втроем они проводили сеансы, но дух с упорством тупой твари появляться не желал.

      Он мобилизовал все свои знания предмета и пришел к выводу, что, вполне возможно, троица не совпадает по энергетике. Допустим, между двумя из них есть скрытая неприязнь или один подсознательно не верит в результат. Жена, откопал он в памяти. Уотсон тоскует о покойной Мэри и желает хотя бы поговорить с нею.

      – Завтра попробуем подключить моих друзей. Возможно, их энергетика подойдет лучше, – вслух сказал Сенкевич, а про себя подумал: «Может, получится и другую проблему решить. Вызову дух Брюса, к примеру. Пусть растолкует, что там за сложности с вычислениями».

      Он достал из жилетного кармашка хронометр, бросил взгляд на циферблат: половина девятого, время уходить. Подошел к большому дубовому шкафу, распахнул дверцу, за которой скрывался выход в темный глухой переулок.

      Уже за порогом вспомнил и удивился: он впервые назвал Настю и Дана своими друзьями.

      Но размышлять об этом было некогда: неугомонное эго доктора Уотсона вело Сенкевича к новым приключениям. Он шагал по темным, затянутым туманом улицам, держась как можно дальше от тусклого света фонарей.

      «Куда собрался?» – попытался выяснить Сенкевич. Ответа, конечно, не последовало. Зато в голову ударил охотничий азарт: Уотсон что-то предвкушал. Свистнул, подозвал кеб, ловко вскочил в него, приказал:

      – Ист-Энд.

      Бросил кебмену три шиллинга, вышел и растворился в лабиринте узких, извилистых темных улочек. На Ханбери-стрит, под единственным работающим газовым фонарем, стояла субтильная женщина средних лет, в обтрепанном синем платье и желтом соломенном капоре.

      – Ищете развлечений, мистер? – откашлявшись, спросила она.

      – Сколько?

      – Десять пенсов.

      Сенкевич кивнул, хотя был вовсе не в восторге от того, что собирался сделать. Дама выглядела потасканной, жидкие темные локоны, выбивавшиеся из-под капора, лоснились от грязи, глаза были мутными. К тому же она выглядела тяжело больной и все время покашливала. Сенкевич заподозрил туберкулез – распространенную болезнь