Танцующая с Ветром. Ghenadii Alexei Eni

лесных пичуг, шелестом листьев, журчанием ручьев. Но для Лиры что-то изменилось безвозвратно. Мелодия леса казалась неполной без низких нот голоса смертного воина. Образ его серых глаз, полных теней, преследовал ее. Она находила себя у границы леса, там, где мшистые ковры уступали место вытоптанной траве, и вглядывалась вдаль, сама не зная, чего ждет. «Глупое дитя, – ворчал Старый Мох. – Вашим мирам не сплестись без боли». Лира знала, что он прав. Но знание не могло усмирить трепет ее сердца.

      Эрен пытался вытравить воспоминание о лесной деве изнурительными тренировками и строевой муштрой. Он запретил себе думать о ней, об этих зеленых глазах, о странном чувстве покоя и тревоги, которое он испытал в ее присутствии. Это было наваждение, опасная слабость. Но когда очередной патруль привел его к границе леса, он, сам того не осознавая, направил коня к той самой скале. Предлог? Проверить посты. Но сердце стучало быстрее.

      Она была там. Сидела на валуне у ручья, окунув босые ноги в холодную воду, и что-то тихо напевала цветам на берегу. Увидев его, она вздрогнула, но не убежала. Улыбка коснулась ее губ – робкая, как первый подснежник.

      – Ты снова здесь, Эрен-воин.

      – Патрулирование, – ответил он, голос прозвучал суше, чем он намеревался. Он спешился, стараясь держаться на расстоянии, сохранять барьер. – Все спокойно? Не было чужих?

      – Лес дышит спокойно, когда его не ранят, – она склонила голову, и прядь волос цвета темного меда упала ей на щеку. – Но раны затягиваются медленно.

      Их разговоры начались так – издалека. Об общих вещах. О погоде. О повадках зверей. О смене сезонов. Лира, преодолев первую робость, с увлечением рассказывала о своем мире – о том, как найти самый сладкий корень, как по следу узнать настроение волка, как лунный свет лечит раны деревьев. Ее мир был живым, дышащим, полным магии, вплетенной в каждый стебель.

      Эрен слушал, и лед в его душе не то чтобы таял, но поддавался, покрывался трещинами. Он не говорил о себе. Но рассказывал о крепости, о законах людей, о звездах, которые в его мире служили не только украшением ночи, но и картой для путников. Он говорил о верности – не абстрактной, а той, что заставляет солдата прикрыть щитом товарища. Лира впитывала каждое слово, и ее представление о мире людей – страшном, грубом, жадном – начинало меняться, обретая полутона. Она видела перед собой не просто смертного, а человека со своей правдой, своей болью и своей честью.