Между светом и тьмой. Алексей Салихов

руки сжались в кулаки, ногти вонзились в кожу, оставляя багровые полумесяцы. Он попытался отступить, но не смог. Густая, липкая чернота заволокла его зрение, заполняя собой весь мир. Словно невидимые нити, она связала его конечности, подчинила тело чужой воле. Как сломанная марионетка, он двинулся вперёд. Его движения были неровными, судорожными. Он дёргал головой, пытаясь обернуться, но ничего не видел за завесой мрака. Земля под его ногами казалась зыбкой, ненадёжной. Он сделал ещё шаг.

      И тут раздался рык. Низкий, вибрирующий, наполненный такой первобытной силой, что у всех, кто его слышал, перехватило дыхание.

      Человек замер, ноги подломились, и он рухнул на песок. А затем все услышали – надрывный, мучительный плач.

      Плакал тот, кого все считали мёртвым.

      Воины переглянулись, и даже шаман едва заметно склонил голову в сторону источника звука. И тут солнце, окончательно вырвавшееся из-за горизонта, осветило ещё одну фигуру.

      Детский силуэт. Маленькое тело, едва окрепшее, но уже перенёсшее нечто непостижимое. Ребёнок лежал возле рогатой пантеры, и его кожа была испещрена чёрными символами. Они не были нарисованы. Они не были выжжены. Они были частью его плоти.

      Его узоры не поддавались человеческому разумению, и, глядя на них, казалось, что за ними скрывается что-то живое. Что-то древнее. Что-то, чего не должно быть в этом мире.

      Глава 12. Сквозь сажу прошлого

      Скрупулёзность, с которой Мак вытирал сажу, поражала. Он работал методично, словно реставратор, возвращающий к жизни полотно, затерянное во времени. Стоявший рядом Кай нервно переминался с ноги на ногу, не понимая сути происходящего. Лиррик попросил его остаться, но зачем? Он чувствовал себя лишним и оттого находил себе странные занятия: подбадривающе похлопывал Мака по плечу, пытался заглянуть ему под руку, а потом, когда терпение иссякло, принялся жонглировать топором и булавой. Оружие, ударяясь друг о друга, издавало тяжёлый, зловещий звон.

      Погружённый в мысли о событиях рокового дня, Лиррик едва заметил, как массивная булава выскользнула из рук Кая и разнесла стоящий рядом стул в щепки. Он лишь скрестил руки на груди и продолжил наблюдать за уменьшающимися тёмными пятнами на картине. Очередное движение умелых рук Мака – и вот уже ещё один клочок скрытой истины явился глазам Лиррика, открывая перед ним сцены давно ушедших дней.

      Вот он сам – Лиррик Тредецим, молодой, полный энергии. Стоит в этой самой комнате, окружённый друзьями, с искоркой триумфа в глазах, демонстрирует удивительные свойства дневных ягод, которые открыл в своих исследованиях. Лица, так давно не виденные, проступали сквозь слои копоти, вызывая странное, щемящее чувство – тоску по тем, кого больше нет.

      Очередной взмах тряпки – и перед ним предстал Хенрик Орхонский. Восторг в его глазах, удивление, неподдельный интерес. Он видел то, что делал Лиррик, и восхищался. Тогда он ещё не знал… Тогда никто не знал.

      – Неужели ты уже тогда задумал эту гадость, мой старинный друг? – тихо проговорил Лиррик, словно ожидая, что картина оживёт и заговорит. – Всё могло быть иначе…

      Мак