Между светом и тьмой. Алексей Салихов

он, наконец, освободил стол, Лихая взревела, будто многоголосая толпа на стадионе, встречающая своего чемпиона.

      Он с силой упёрся в массивное дерево, пытаясь сдвинуть его подальше от берега.

      Но стол был неподъёмным.

      Он утопал в размокшей земле, как будто сама природа не желала отпускать его из своих объятий.

      Эол выругался и склонился над резной поверхностью.

      Его пальцы нащупали что-то шероховатое.

      Надпись.

      Он прищурился, всматриваясь в золотую табличку, на которой был вырезан текст. А чуть ниже – крохотный треугольный символ.

      Эол не знал, что это за знак.

      Внутри треугольника цвёл цветок, выгравированный с потрясающей точностью, словно живой. Его лепестки будто колыхались от дуновения невидимого ветра.

      – Хоть что-нибудь возьму, – подумал Эол, пытаясь оторвать табличку, которая, к его радости, поддалась с лёгкостью.

      Но, едва он выпрямился, держа её в руках, мир вокруг изменился.

      Холодная вода уже подбиралась к его ботинкам. Он даже не заметил, как оказался по лодыжку в мутной жижице.

      И тут он увидел их.

      Львиные головы.

      Каждый угол столешницы украшала искусно вырезанная морда могучего зверя. В его пасти висела виноградная гроздь, будто древний символ из забытых времён.

      Но времени разглядывать не осталось.

      Тонкий, но отчётливый голос, пробившийся сквозь гул стихии, заставил его замереть.

      Нира.

      Он вскинул голову и увидел её.

      Младшая сестра, крошечная фигурка на фоне разбушевавшейся стихии, тонула в ревущем потоке.

      Эол почувствовал, как внутри что-то оборвалось.

      Река ревела.

      Ливень стучал по земле.

      А сердце билось с такой силой, что, казалось, сейчас разорвёт грудь.

      Он бросил табличку в карман и рванулся вперёд.

      Глава 7. Эхо прошлого

      Наконечник копья дрожал, словно живой, упираясь в рёбра зверя двумя острыми крыльями у основания. Глухой, утробный рёв раздирал воздух, наполняя его зловонным смрадом гниющей плоти и звериного дыхания. Тин, вжавшийся спиной в узловатый ствол старого дуба, ощущал, как вибрация этого рева отдаётся в его груди, смешиваясь с собственным сбившимся дыханием.

      Копьё – его единственная защита, последний бастион между жизнью и неминуемой гибелью – предательски скользило в окровавленных ладонях. Липкая кровь, чужая и своя, покрывала пальцы, стекая тонкими ручейками по древку. Мышцы ныли, налившись свинцовой тяжестью, но зверь не сдавался. Нет. Напротив, он наваливался всей своей чудовищной массой, злобно всхрапывая, утробно урча, вдавливая острие глубже в свою плоть, словно не замечая боли. Он напирал с каждым мгновением всё сильнее, сокращая расстояние между смертоносными клыками и грудью охотника.

      Спина Тина впилась в кору дерева, дыхание сбивалось в рваные всхлипы. Жаркое дыхание кабана, насыщенное запахом перегнивающих трав и старой крови, било прямо в лицо,