Название | Как мы пережили войну. Народные истории |
---|---|
Автор произведения | Леонид Юзефович |
Жанр | Биографии и Мемуары |
Серия | Народная книга |
Издательство | Биографии и Мемуары |
Год выпуска | 2016 |
isbn | 978-5-17-097220-3 |
Немец вошел в дом, сказал традиционное: «Млеко, яйки» – взял что хотел, а потом подошел к матери, которая с ужасом прижимала к себе нас с сестрой ни жива ни мертва. Он брезгливо показал на весь набросанный мамой на пол и на лавки мусор, сделал вид, что ударил ее по вымазанным сажей щекам, и что-то сказал, типа: «Швайн!» или «Шлехт!» Вдруг младшая сестра расплакалась, и громко, сквозь рыдания, спрашивала: «Чого вин горгочыть, як гусак?» – то есть «Чего он гогочет, как гусь?» я, как старшая, потупив глаза, молчала. Я вообще в детстве не умела, по-моему, плакать.
Немец наставил свой автомат на сестру, что-то крикнул, добавил: «Пух-пух!» – засмеялся, еще раз изобразил маме пощечину и вышел. К маме на постой так никого не поставили.
Что может перенести мать, любая, не только наша, когда на ее ребенка наставляют автомат и чего-то требуют? Какие силы нужно иметь в это мгновение, чтобы и не упасть без сознания, и не вцепиться в глотку этому такому страшному уже своим чужестранством и неприятием, чтобы хоть как-то защитить своих детей!
По приказу мамы, на кухне, в ящичке стола всегда лежал десяток яиц, а на столе стояла «глечик» – крынка с молоком, которое мы не имели права трогать. Любой немец, румын или местный полицай, которые уже появились, входя в дом, подходил к столику, забирал что хотел, выпивал молоко, пытался о чем-то заговорить с детьми и уходил. Мама была обязана ходить на полевые работы, за опоздание били нагайками, дети оставались одни, иногда их прибегали проведать мамины родители.
Совсем зимой, когда куры несутся мало, яиц стало мало, мама придумала такой способ укрывания яиц от немцев: их все спрятали на чердаке, где всегда холодно, и яйца замерзали. Брала их мама по потребности 1–3 штуки для детей, сама она их точно не ела, не считала возможным. Кто эту тайну узнал и донес немцам, непонятно, но пришел немец, мама была на работах, и наставив автомат на меня, приказал лезть на чердак: «Яйки, давай, шнель!» Сам он не полез, все немцы очень боялись партизан. Я полезла по стремянке, «драбыне» по-нашему, на чердак, но яйца брать не собиралась, просто посидела у теплого «лежака»-дымохода и слезла обратно к немцу. Я, ребенок, развела руками и сказала: «Нет яйки, нет яйки!» Странно, но немец мне поверил.
Корову, кормилицу семьи, спрятали в коморе, за занавеской, там было темно, немцы туда заходить боялись. Корова как будто понимала все, вела себя тихо и не ревела никогда.
Однажды, в первые месяцы оккупации, кто-то из «добрых людей» донес румынам, которые стояли в селе, о корове, пришел румын и повел корову на станцию Фердинандовку, за три километра, где формировали эшелон для отправки в Германию. Как мама узнала об этом, не знаю, но она прилетела с поля, где работала, когда корову уже выводили со двора, и почти всю дорогу до станции шла рядом с коровой, причитая и упрашивая румына: «Киндер, млеко, пан, пожалуйста, голод, помрем, отдай корову!» Где-то за полкилометра до станции румын не выдержал маминых причитаний