Антиблокада. Комбат Найтов

стола. Единственное, что вызвало шумное одобрение, так это трофейный французский коньяк. Отец у Евгении довольно шумный, но говорит сплошными лозунгами и прописными истинами, явно стараясь скрыть свои собственные мысли и сомнительные делишки. На зарплату подполковника медслужбы так не живут. Он посетовал на то, что Женя бросила учебу и ушла служить в армию, и там у неё незаладилось, и вместо госпиталя при академии, оказалась во фронтовой разведке. А так бы и работала, и училась, и в этом году уже бы ушла в ординатуру.

      – Повлияйте на неё, Максим! Пора уже понять, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше!

      – Я, пока, Николай Александрович, имею меньшее влияние на неё, чем Вы.

      Тёщу волновали только вероятные пелёнки-распашонки, особенно в свете того, что дочь выбрала совсем неблагополучного мужа, и ей постоянно будет грозить вдовство. В общем, ужин прошёл в тёплой и дружеской обстановке. Мы друг другу не понравились. Ноги моей больше не будет в этом доме.

      После ужина Женя, в комнате, едва сдерживая смех, сказала, что я разделил их семью на две неравные части: маме и ей – я нравлюсь, папе – нет! Мама заявила, что я – воспитанный молодой человек, хорошо владеющий столовыми приборами. Она ожидала, что я стану чавкать за столом, и всё есть столовой ложкой. А папе я не понравился из-за того, что «выскочка».

      – Не обращай внимания, Максим. Папа – трусоват, я давно это знаю. Плюс, мама всегда говорила, что он цепляется к любой юбке, поэтому мужчины, которые нравятся женщинам, для него враги. Все!

      – Жень! Давай, не будем об этом! Хорошо? Просто промолчим.

      – Так будет даже многозначительнее! – улыбнулась Женя. – Помоги расстегнуть платье!

      – С удовольствием!

      – Снимайте гимнастёрку, товарищ капитан! У меня есть возможность сделать то, что я хотела сделать целых полтора месяца! – она поцеловала оба шрама на левом плече. – Это было просто наваждением каким-то. Перевязываю, и хочу поцеловать твои раны. А ты смотришь куда-то в сторону и молчишь, чтобы я не спросила. Помнишь? Приходилось по нескольку раз переспрашивать.

      – Нет, не помню. Я старался отключиться от этого, не думать и не слышать ничего. Нет, больно ты не делала. В госпитале и когда, пару раз, перевязывали другие, было много больнее.

      – Я сейчас, ложись. – она выскочила из комнаты. Немного глупое положение: у меня есть жена, которую я не знаю, есть какие-то обязательства, которые я выполнить, наверное, не смогу. Впереди ещё много дней войны, но хочется, чтобы у неё было всё хорошо. Как совместить это несовместимое, я не знаю. С точки зрения обывателей, я, действительно, не очень подхожу девушке из такой семьи. Она идёт наперекор «общественному» мнению, доказывая, видимо, самой себе, что она вправе принимать самостоятельные решения, хотя, по-прежнему, остаётся в ареале этих людей, доказывая всё, в первую очередь, им. И, если она ошибётся, они не преминут вытереть об неё ноги. Объект нуждается в опёке. Она щёлкнула светом, не входя в комнату, закрыла дверь на защёлку, и скользнула в постель, напряжённо дыша носом. Попыталась что-то сказать, у неё не получилось, слишком