Кровь не водица. Часть 2. Алиса. Ирина Критская

заслонил от Лизы луну, потопал около крыльца, потоптался, потом поднялся, потыркался в дверь. Лиза ойкнула, спряталась за дерево, затихла, боясь даже сдвинуть одеревеневшие ноги, чтобы не хрустнуть снегом. Но медведь на крыльце простоял недолго, повздыхал, пристроил что-то большое и круглое, привалив его к перилам, скатился вниз и скрылся за поворотом. Лиза, чуть постояв, колотясь от холода и страха так, что ходуном ходили руки, все -таки решилась, подошла к дверям, оттянула край мешка, который принес медведь. И оттуда, из мохнатых теплых глубин высунулся краешек серого мягкого валенка.

      Глава 10. Коза Дунька

      -Ты красивая. Правда, замученная, городская, бледная, но ничего, поживешь здесь, еще краше станешь, у нас женщины кровь с молоком. Рыжих вот нет, Марфа остерегается рыжих, говорит – они все ведьмы. Ты не ведьма, Лиза?

      Никодим отодвинул тарелку, поискал что-то глазами, не нашел, вытер седеющие усы полотенцем, улыбнулся сыто, так улыбается наевшийся сливок кот. И Лизу опять кольнуло воспоминание, она уже видела такую улыбку, но улыбка эта всплывала сама по себе, как будто у нее, улыбки, не было лица. А еще она вспомнила ощущение от этой ухмылки – ей она не нравилась. Она вызывала у нее стыдливое смущение и раздражение, и… желание, чтобы она повторилась.

      – Никодим, скажи. Ты же здесь давно живешь, или я ошибаюсь?

      Никодим покопался в кармане, достал металлическую коробочку, листок бумаги, ловко скрутил трубочку и засыпал ее табаком. Встал, потоптался у вешалки, накинул тулуп, пробурчал

      – Я, Елизавета, здесь столько, сколько себя помню. А вот сколько я себя помню – это уже другой вопрос. Мы пока не будем все это бередить, время настанет поговорим. Пойду курну, а ты чай завари, я там принес в баночке. Побалуемся, чай у меня на травах, такого здесь ни у кого нет.

      Он плотно придавил за собой дверь, впустив облачко морозного пара, Лиза потрясла головой, отгоняя пустые мысли, взгромоздила здоровенный чайник на плиту, сыпанула травы в заварник. И когда она залила чай кипятком, то по кухне поплыл такой аромат лета, что у нее закружилась голова.

      – Во! Я говорил, чай у меня уникальный. Я все лето по тайге тут брожу, травки собираю отборные, лучшие. Там и земляничка, и облепиха, и лимонник, пей, он тело и душу укрепляет. Да мед положи, мед здесь таежный, бортовой, такого нигде не поешь.

      Лиза, блаженно прижмурившись, тая от тепла, от аромата и сладости, попивала чай, и ей казалось, что она достигла своего рая. Так бы и сидела, грела руки о глиняную кружку, облизывала соты, не думала ни о чем, как кошка. Но Никодим долго блаженствовать ей не дал, слегка стукнул по столу, пробасил

      –Ты, Елизавета, не обольщайся. Это я сегодня всю твою работу сделал, пока ты на печке спала, до вечера еще помогу, а завтра все сама. У меня своей по горло, за меня ее никто не сделает, так что кончай чаевничать, посуду в таз, потом помоешь и пошли на двор, буду тебе урок давать, как, где и что. Хозяйство у тебя небольшое, но беспокойное, только поворачивайся. Давай-ка, одевайся, я тебя жду на улице.

      Лиза