Эльфийский бык – 3. Карина Демина

      Медитация помогает сохранить наши разум и сердце спокойными, полными любви и умиротворения.

Рекламный проспект.

      На рассвете Калегорм остановился и не усталость была тому причиной. Скорее уж появилось совершенно иррациональное желание увидеть рассвет.

      Именно этот.

      Поскольку желаний у Калегорма в принципе давно не возникало, он вяло удивился.

      И остановился.

      Сделал вдох, отмечая чистоту воздуха. От этой чистоты, на иначе, в носу засвербело, и Калегорм чихнул. Огляделся, убеждаясь, что свидетелем его позора была лишь крохотная сонная ещё овсянка, и прижал палец к губам.

      А потом опустился на пыльную обочину просёлочной дороги и, чуть смежив веки, настроился…

      Попытался.

      Стрекозу, севшую на ухо, Калегорм стряхнул. Потом стряхнул с другого уха. Потом оба дёрнулись уже непроизвольно, нарушая начавшуюся медитацию.

      – Брысь, – сказал Калегорм и начертил руну отвращения, потому что что-то подсказывало, что одними стрекозами дело не ограничится. А он не настолько просветлён, чтобы не замечать комаров.

      Калегорм поёрзал, спихивая в сторону шишку, что удивительным образом вынырнула из травы и упёрлась острым концом в копчик.

      Снова закрыл глаза.

      На границе небосвода прорезалась тонкая полоса золота. И приветствуя светило, разом загомонили птицы. Голоса их перекликаясь, наполняли душу радостью. Калегорм сделал глубокий вдох, позволяя силе пробуждения проникнуть в утомлённое тело. Ещё немного…

      Грохот мотора нарушил равновесие созерцания. И поток силы схлынул, зато Калегорма накрыло облако придорожной пыли.

      Он опять чихнул.

      И заставил себя успокоиться. Не вина водителя, что Калегорм выбрал столь неудачное место для утренней медитации. Он достал платок и осторожно промокнув нос. Посмотрел на солнце, край которого уже показался над черной лентой леса.

      И решил пересесть.

      Дорога, конечно, выглядела пустынной, но Калегорм был достаточно стар, чтобы не доверять этой кажущейся пустоте. А потому он поднялся и отошёл на пяток шагов.

      Подумал.

      И ещё на пяток.

      Дальше?

      Солнце поднималось. Ещё немного и весь смысл уйдёт. Так что он отложил походный мешок и сел. Выпрямился, поёрзал, прислушиваясь к ощущениям. Шишек в сухой траве не наблюдалось, зато сама эта трава, поднимаясь высоко, так и норовила коснуться.

      То носа.

      То ушей.

      Раздражало.

      Нет, раздражение Калегорм подавил. Сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза, поскольку свет поднимающегося солнца очень уж в эти глаза лез.

      А в штанину с той же настырностью лез муравей.

      Надо было отрешиться.

      Дышать.

      Отыскать в себе глубины покоя и предвечную тишину. Поймать мгновенье, когда тело наполняется силой мира…

      Муравьиные жвалы вцепились в кожу. И тут же, прямо над ухом считай, зазвенело:

      – Пинь-пень-пинь-пень…

      Калегорм медленно повернул голову, встретившись взглядом не со светилом, которое собирался благодарить за день грядущий, но