Моя мать – моя дочь. Ольга Черенцова

же так, с вашим голосом вам надо на сцену. Когда я вас услышала, решила, что вы известная певица. Зачем в ресторанах, народ там пьёт, жуёт, орёт. Чего там публика понимает в пении! – с пылом заявила я.

      – Некоторые знаменитые певцы начинали именно с ресторанов.

      – Ну, не знаю, – засомневалась я. – Шансов на это мало, скорее застрянешь в ресторане на всю жизнь. Вам надо на большую сцену.

      – Меня умиляет, с какой горячностью ты рассуждаешь, – рассмеялась она опять. – Ты любишь джаз?

      Сказать правду – неудобно, а врать я не рискнула: если она спросит, каких исполнителей я люблю, попаду впросак. Пришлось признаться, что к джазу я равнодушна, всегда считала его скучным, но, услышав её пение, впервые подумала, что он далеко не скучный.

      – Скачаю в Интернете, – заверила я.

      – Если хочешь, я могу дать послушать диски.

      – Хочу.

      Произнесла я это не только потому, что хотела сделать ей приятное. Самой интересно.

      Она подошла к шкафу и, пока вытаскивала из ящика диски, что-то тихо напевая, льдинки в её кольцах и бусах, мерцая, мигали в такт её движениям.

      – Необычные у вас украшения, – сказала я. – Камешки, как живые, светятся и перекрашиваются.

      – Может, и живые, – улыбнулась она. – Это же лунный камень, а он, как говорят, обладает целебными свойствами.

      Нола понравилась мне с первого же мгновения. Открытая, без фальшивостей, без наигранности, яркая. Надо маму с ней познакомить. Маме нужны настоящие друзья, в людях она не разбирается и выбирает в подруги не тех.

      – Держи, – протянула Нола мне диски.

      – Я послушаю и прямо на днях верну, – пообещала я и на всякий случай добавила: – Обязательно верну.

      – Слушай сколько хочешь. Вот ещё кое-что. Пусть это принесёт тебе удачу. – Она сняла с пальца одно кольцо и вложила мне в руку.

      Камешек в нём слабо мерцал: то голубел, то становился дымчатым, то поблёскивал, как стекло на солнце. Камешек-хамелеон. Чтобы её не расстраивать, если кольцо мне великовато, примерять я не стала. Только я её поблагодарила, как нас перебил телефон. Она взяла, глянула на экран и отбросила в сторону. Но кто-то настойчиво продолжал трезвонить, а она не брала. Я видела, что она нервничает.

      Телефон не унимался. Похоже, что тот, кто настырничал, раздражён оттого, что она не отвечает, и назло без конца набирал её номер. Надо выключить звук – и все дела. В итоге она так и сделала.

      – Мне пора, пойду, – произнесла я, чувствуя, что она уже не со мной, не в этой комнате, а где-то далеко, что звонки её напугали, и она кого-то боится. Или мне мерещится, мало ли кто ей звонил и какие у них отношения.

      – Заходи ко мне в любое время, не стесняйся, – сказала она, очнувшись. Она вновь улыбалась, как будто ничего не произошло, но, когда мы, прощаясь, обнялись, я услышала, как тревожно колотится её сердце.

      – Поздновато, – попрекнул меня Ефим, когда я вернулась. Полностью вошёл в роль отчима.

      – Я же послала эсэмэску, что задерживаюсь, познакомилась с вашей соседкой Нолой. Потрясная она певица.

      – Да, певица хорошая.

      Согласен