Цирковая мышь. Екатерина Белокрылова

Они не хотели слушаться, тогда он сел на корточки и начал расстегивать молнию моей розовой куртки. Папа был ужасно высокий и постоянно задевал головой дверные косяки. Дедушка говорил, что папин рост – метр девяносто четыре, но мне было не очень понятно, сколько это. На всякий случай я сказала всем в садике, что папин рост – четыре метра. После этой информации все уважительно перед ним расступались.

      – Пойдем на кухню, там каша почти готова… – сказала бабушка, – Надюша, посидишь пока с дедом?

      – С дедушкой, – строго поправила я, задрав голову, – а ты сделаешь лимонный пирог?

      – Обязательно сделаю.

      Бабушка осматривала папу, который расшнуровывал свои гигантские ботинки. Потом встревоженно взмахнула рукой и задела очками о косяк.

      Дедушка сидел на краю кровати, его голова и руки скрывались за гигантской газетой. Я тихонько подкралась к нему и зарычала, изображая пальцами когти. Мы часто играли в разных зверей, выскакивали друг на друга из-за углов, а бабушка обещала отправить нас обоих в цирк.

      Дедушка опустил газету таким движением, будто та была картой, а он – капитаном на носу корабля. Увидел меня и расхохотался:

      – Царица мать небесная, это Надя! Я ведь уж испугался, что тигр! – я обрадованно зарычала еще раз. Дедушка в страхе сложил газету, а я залезла к нему на колени и осмотрела наши отражения в серванте.

      На мне было белое деньрожденьческое платье с синими пуговками, а на дедушке – коричневая рубашка. У него было две домашних рубашки – коричневая и другая коричневая, в полоску. «В институт, вон, выряжается, а дома, как бомж…» – сердилась бабушка, хотя сама ходила в одном и том же халате.

      Из наших отражений в серванте проступали фарфоровые собаки, новогодний сервиз с розочками и раковина, в которой шумело море. Из моей головы торчала коричневая бутылка с Рижским бальзамом – бабушка добавляла его в чай, когда кто-нибудь болел. Рядом стояла ее шкатулка с брошками. Брошки были деревянные и серебряные, с рисунками и прозрачными камушками. Бабушка объясняла, что хранит их для меня. Я сказала, что она может пока носить их, но она почему-то все равно не носила.

      – А почему папа тебя в садик не отвел? – спросил дедушка. От него вкусно пахло чернилами и мылом для бритья. Значит, сегодня он пойдет на работу. По запаху можно было определить, какой сегодня день: если рубашка пахнет машинным маслом, значит, сегодня выходной, и дедушка пойдет в гараж.

      – Шес-тое ап-рреля…Один…шесть…нет, девять… – я извернулась, и дедушке пришлось придерживать меня с двух сторон, чтобы я не уехала с коленей. Наконец дата на газете поддалась, и я гордо объявила: – Шестое апреля один девять девять шесть!

      – Во дает! – восхитился дедушка, вынул клетчатый платок и отер мне лоб, – у тебя уже мозги кипят! Видишь, конденсат выделяется? План на сегодня – отдыхать, пока не устанешь.

      – Это мы просто с папой по улице бежали. А мне сегодня приснился страшный сон!

      – Что ты говоришь! Что же тебе снилось? Только аккуратно рассказывай, чтоб я сам не напугался. Мне