Место. Роман Коробенков

и даже неуместным. При желании бетонных уродцев можно не различать, вглядываясь в будто нарисованную пастораль, что чаще Илья Игоревич и делает, радуясь усечённому горизонту из просторных окон своего нового дома, пялящегося деревянными крестами рам во все доступные стороны.

      Сотовый телефон выключен, что видится хорошим знаком сквозь привитое чувство вины на фоне сплотившейся тишины, где не имеется тикающих часов, а далеко в цоколе шумит холодильник и ещё не появилось старческих всхлипов слишком новой доски.

      Илья Игоревич могуче и с хрустом потягивается, рыская взглядом в поисках сигарет. Пробует припомнить, кто гулял с ним вчера вечером, но память туманится – дни не путает в их деталях, но точно не сообщает, с кем именно он вчера праздновал неведомый праздник, который из припоминающихся дней в принципе имел место быть. Это может означать только одно – состояние и увлечённый полёт нескольких дней его происходили в одну сторону.

      Сигареты лежат на полу вместе с пепельницей, глава поселения дымно закуривает одной рукой, перемещаясь назад к окну, где давит в уличную плоскость беззвучную форточку, а второй – выжимает одну из кнопок старого телефона. Последний оживает в результате манипуляции, вспыхивает светом и пищит, захлёбываясь пучком нашедших наконец-то, где приземлиться, коротких сообщений.

      Влажный воздух живительно врывается в тягучую атмосферную закись нескольких дней. Под ногой вдруг скрипит доска, то рождается первый подобный звук в новом доме.

      «Илья, ты как?» – коротко, но ёмко вопрошает текстом супруга; между строк читается всякое, но глава поселения давно привык не вчитываться в те эмоциональные стороны, дабы не отвлекаться от главного. Но само наличие такого сообщения в подобной связи дней давно стало обязательным в его мироустройстве личных паролей-явок и обязательных допущений.

      «Может, всё-таки позвонишь?» – требовательно взывает следующее сообщение, без подписи – только цифры, системность которых Илья Игоревич впитал в собственный разум давно. Там они уже встроились программным кодом и живут своей частной жизнью, часто и произвольно всплывая и бурля ненасытную химию ума охотника средних лет.

      «Илья Игоревич, перезвоните, вас тут все обыскались…» – виновато хмурится глава поселения ещё больше, словно предчувствовал подобное сообщение.

      «Дядя Илья, река встала», – мелькает последним сообщение от местного ребёнка, живущего как раз в тех некрасивых домах, что, подобно соринке в самом краю глаза, нарушают открыточную часть первых дней ранней осени конца здешнего августа.

      ***

      Эсма и Экой направляются мелким шагом по лысому холму мимо дома №1 в сторону плоского здания полицейского отделения – при окнах, схваченных жирными прутьями арматур, с побитой побелкой стен. С деревянным, словно беседка на даче, пристроенным крыльцом у входной двери, размещённой так высоко, что не будь крыльца – непонятно, как можно было бы удобно попадать в здание. В этой беседке