Место. Роман Коробенков

в ближайшую корзину. – Поживёшь долго – тоже много увидишь…

      – Так они же на месте стоят, – сомневается Экой, медленнее всех, но основательнее занимаясь общим делом. – Чего они с места видятто?

      – Много видят, – утверждает Андрей Иванович. – Зато не отвлекаются, в постоянном наблюдении, потому и видят больше, чем любой суета, что стремглав по миру носится. Много бегают и ничего не видят такие, ни о чём не задумываются… – кривовато улыбаясь, косится взрослый на детей.

      – Пап! – звонко не понимает намёка Эсма. – А червивыето нам зачем?

      – Для наших целей годятся. – Андрей Иванович идёт к следующей яблоне, чтоб обрушить её лишние и червивые вниз. – Для нотки особенной, – тянет он последнее слово, смакуя.

      Во двор, шумно сопя, заходит Егорович, уже без ружья, выложив дары дома и, вероятно, сняв пробу.

      – Егорович! – переключается на него Андрей Иванович. – Как кальвадос?

      – Весьма… – приязненно машет рукой Егорович, чьё лицо заметно размягчилось, а глубокие морщины обмелели.

      – Ты только как вино его не пей, – советует добродушно полицейский, присмотревшись из травы к старику. – Надо не стаканами, а рюмками…

      – Да уже понял… – опять машет рукой старожил, опершись о чёрный забор для надёжности.

      – Скажи, дорогой, а ты чего избу не поменяешь? – Андрей Иванович снова погружается задумчивым взглядом в траву. – Тут получше твоей остались… Побольше, посветлей. Да тебе можно неделю в одной, неделю в другой… Ты тут сам себе барин! Живи, где хочешь… А?

      – Барин у нас тут один на местности – Илюша, – шамкает старик редкозубым ртом. – Я на его роли не претендую. Да и моё мне привычнее. А вдруг вернётся кто, удивится моему наличию в его доме… Неудобно получится. Сосед, скажет, – захватчик… А если женщина? – всплескивает руками Егорович, разволновавшись.

      – А чего к Илюше поближе не переберёшься? Тоскливо тут одному-то…

      – Моё мне привычнее… – повторяет старик, глубоко задумавшись в себя, отчего взгляд его тускнеет и замирает в одной точке. Долго думает, потом добавляет: – Да и здесь надо присматривать, иначе чужие придут, потом не докажешь, что твоё…

      Андрей Иванович смотрит на Егоровича коротко, но ничего не говорит больше. Старику так проще – ожидать, что кто-то возьмёт да и вернётся, составит ему компанию, которой не имелось уже больше шести лет, за исключением наездов полицейского по яблоки, что с лета на осень исчислялись количеством раз. Иногда захаживает Илья Игоревич, тоже для цели поддержания мерцания жизни в застывающем студне российской деревни, привозя продукты, патроны, свечи. Молчит или коротко спрашивает – и снова уезжает надолго.

      – Пап! – Эсма опять подаёт голос. – А куда делись-то все из деревни?

      – Молодые уехали, старые умерли… – просто объяснил отец, отерев яблоко руками и прикончив его в три укуса.

      Корзины наполнились, отец Эсмы отнёс их в машину и принёс оттуда же пару деревянных ящиков и пару мешков уже в следующий