Девятигранник. Антон Владиславович Фирсов

ты вообще думать не умеешь. Ты аппарат, заточенный на то, чтоб долги отдавать. Ты, Максим, вечный и пожизненный должник. У всех встречных ты в долгу, как белка лесу. Маме, жене, Родине. Вот Родине особенно. Откуда на себя этот воз взвалил? Герой ты комнатный.

      У меня от такой наглости захватывает дух, я выпучиваю глаза и собираюсь вскочить с дивана, чтобы врезать этому болтуну как следует, но он оказывается проворнее. Мгновенно он соскакивает со стула, оказывается прямо передо мной, лицом к лицу, указательным пальцем тычет мне куда-то в шею и почти кричит мне:

      – Кто там? Откуда этот долг? Иди туда! Не уходи из состояния!

      Тело у меня вдруг становится ватным, руки бессильно опускаются вдоль плеч. Я мягко валюсь на спинку дивана, глаза затуманиваются. Кабинет вместе со всем содержимым во главе с доктором уносится куда-то в поднебесье, а я оказываюсь морозным ноябрьским утром на кладбище, где только что завершилась церемония прощания с моим отцом. Я прямой как струна стою возле мамы. Мимо нас как мимо мавзолея на параде идут и идут товарищи и сослуживцы моего папы. Те, что пришли выразить ему уважение, и проводить в последний путь. Возле нас они приостанавливаются и говорят несколько слов. Маме, затем мне.

      – Соболезную, – возле нас останавливается дядя Игорь, он еще со школы с папой дружил и почти всю службу они вместе, – жизнь продолжается, Нина, – он обнимает маму, ты едва слышно всхлипывает, – мы с Наташкой всегда тебе рады и всегда поможем.

      – Спасибо, Игорек, – бормочет мама, а дядя Игорь наклоняется передо мной, – береги мать, солдат, – он жмет мне руку и сморит в глаза как то особенно пристально, – ты должен быть достойным памяти своего отца.

      Должен…должен…должен…

      Как будто громким эхом слово разлетается по морозному воздуху, оно будто стократно усиливается, подхватывается и разносится по редкому лесу.

      «Должен!» – шелестят верхушки деревьев.

      «Должен!» – завывает ветер в облаках.

      «Должен!» – лает собака возле заброшенной могилы.

      – А что будет, если нарушишь долг?

      Это знакомый и одновременно незнакомый голос звучит прямо у меня в голове.

      – Я не знаю, – я растерянно осматриваюсь по сторонам и вдруг с удивлением отмечаю, что кладбище и все люди, что находились возле меня, исчезли, я вырос и сейчас стою в каком-то непонятном густом облаке. На мне военная форма, выпачканная в крови.

      – А долг? – вдруг обращается ко мне кто-то сзади меня.

      Я резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Саша Привалов. Афган. Год 1986. Сашка одет в песочную полевую форму. При всех своих многочисленных орденах. Он строг и серьезен. И на месте правого глаза у него большая черная дыра.

      – Долг в отношении подчиненных, – уточняет он и становится по стойке «смирно», – скажи мне, лейтенант, каково это – людей на смерть посылать?

      – Сашка, – шепчу я, – я не виноват.

      – А кто виноват? – он делается будто еще ровнее, – если не ты, то кто? Ты и сам это прекрасно понимаешь. Ты ведь живой, лейтенант.

      – Живой,