И стрелы пролетают мимо. Ирина Ироника

засияли еще ярче. – Я права! – азартно воскликнула девушка.

      – Но как такое возможно? – округлил глаза Артур.

      – Еще и не такое – побурчала себе под нос Алиса и тайком ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что все происходящее ей не снится.

      – Значит, круг поиска ограничивается семью годами, которые я провел на больничной койке. Это должно было меня чему-то научить… Только вот чему, – пробормотал Артур, взъерошив свои волосы, чтобы лучше думалось. – Слушай, а ведь эти летающие козявки появились тогда, когда ты начала рассказывать мне о том парнишке, Егоре.

      – Да, ты еще сказал, что тебе знакомо его имя, – подтвердила Алиса. – Интересно получается: этот придурок, Егор, откуда-то тебе известен, а вот тело сына Клавдии Сергеевны кажется чужим, – отрешенно произнесла Алиса, пытаясь поймать сверкающую бабочку, но, ловко проскользнув сквозь ее руку, чешуекрылое создание взмыло к самому потолку. – Ну, тогда, давай, думай.

      – Знать бы еще, в каком направлении двигаться, – растерялся Артур. – Клавдия Сергеевна все время твердила о том, что я вот-вот приду в себя и поправлюсь: поступлю в университет, потом найду работу и женюсь. Она мне даже невесту подыскала. Знаешь, я не могу сказать, что сильно любил маму. Иногда она казалась мне неисправимой оптимисткой, но чаще – просто дурой: она верила, что будет вечно топтать эту землю и все время говорила о том, что живет лишь ради меня. Но мне-то это было не нужно! Если бы она умерла, то в моей жизни ничего бы не изменилось! Сразу после моей аварии она поместила на счет частного лечебного учреждения какую-то колоссальную сумму, которой должно было хватить лет на десять моего пребывания в больнице, да и благотворительные организации регулярно оказывали нам материальную помощь.

      Мать не знала, когда я приду в себя, и ежедневно приносила в мою палату смердящие свертки с домашней едой, тщательно упакованные в фольгу, хотя в том состоянии я не мог проглотить ни кусочка! Мне становилось дурно от одного запаха этой пищи, и я не верил, что когда-то любил нечто подобное – знаешь, мне всегда казалось, что при жизни я был вегетарианцем.

      А еще, Клавдия Сергеевна все время плакала, рассказывая, как прошел ее очередной день без меня, и, хотя, она ни разу ни в чем меня не упрекнула, я постоянно чувствовал себя виноватым. Она часто жаловалась на то, что ей приходится вставать ни свет ни заря, чтобы поехать на фермерский рынок за домашней курицей или парной говядиной для моих котлет, но ведь я ее об этом и не просил! У нее не было времени, чтобы сходить в кино или просто погулять, потому что она была занята ежедневной готовкой и часами сидела в моей больничной палате, и я мечтал хоть на минуту обрести дар речи, чтобы отправить ее заниматься своими делами, а не носить мне вонючую еду и пересказывать то, что думают о ней соседи. Представляешь, они жалели ее и называли «святой женщиной», посвятившей всю себя любимому тяжелобольному сыну. Вот только никто из них не догадывался, что эта забота была в тягость объекту ее любви. Вот ты говоришь, что мне повезло с матерью, но