Дорогой мой человек. Юрий Герман

мне полезным, да, да, товарищ Устименко, они смеялись – эти летчики, и моряки, и катерники, и подводники, и зенитчики, и артиллеристы, – когда я пела им свои частушки, им от моей работы веселее было, а я сама видела, как летчик, смеясь, еще смеясь, влезал в свой истребитель, это я ему пела, изображала, танцевала, чтобы ему было полегче там – в небе – потом…

      И, несмотря на все это, несмотря даже на то, что за эти годы и в меня влюблялись и я влюблялась, я не могу без тебя.

      А сейчас я еще и без дела.

      И совершенно не знаю, куда мне приткнуться. Я совсем ничего не знаю о маме, отец тоже молчит, петь я больше не могу: после того как нас потопили на пароходе в заливе, пропал голос. Уже поздно, я забыла выкупить хлеб и не сварила кашу, ужасно хочется есть и поплакать тоже хочется, но некому поплакаться в жилетку.

      Многоуважаемый товарищ Устименко!

      Напишите мне письмо с таким началом: «Варюха, рыжая, понимаешь…»

      И я приеду к тебе, мой Володечка, мое солнышко, мой мучитель, на любой край света. Мы никогда не будем ссориться и недопонимать друг друга. Мы проживем отлично нашу жизнь. Но не будет от тебя, Володечка, письма.

      Слишком ты у меня принципиальный, как говорят тут в нашей коммунальной кухне по поводу мелких квартирных склок.

      Плохо поживает мой скот, Владимир Афанасьевич, так плохо, что хуже и быть не может».

      Маленькие и большие чудеса

      – Хороши! – оглядывая свое «войско» неприязненным взглядом, сказал Цветков. – Орлы ребята!

      «Окруженцы» смущенно покашливали и переминались с ноги на ногу. Их было всего тридцать девять человек – и штатских, зажатых немецкими «клещами» в Василькове, и военных, отбившихся от своих частей.

      – Кто здешний? – осведомился Цветков.

      – Я, – ответил интеллигентный, баритонального звучания голос. – Холодилин Борис Викторович, доцент.

      И, слегка выдвинувшись вперед, мужчина в штатском сером пальто, перепоясанном ремешком, попытался принять некую позу, которая, по его представлениям, видимо, соответствовала нынешним военным обстоятельствам.

      – Охотник? – кивнув на двустволку в руке доцента, спросил Цветков.

      – Ни в малой мере. Это просто, видите ли, оружие – «зауэр», шестнадцатый калибр. И имеется дюжина патронов. Следовательно, дюжина фашистов.

      Окруженцы сдержанно захихикали. Цветков сурово повел на них глазами.

      – Через Низкие болота сможете нас провести?

      – Приложу все усилия! – изысканно-вежливо сказал Холодилин.

      – Но вы это болото знаете?

      – Довольно основательно, товарищ командир. Дело в том, что в течение нескольких недель, в общей сложности более месяца, я со своей группой пытался найти там чрезвычайно редкий вид…

      – Ясно! – перебил доцента Цветков, не дав досказать ему, какой именно редкий вид он искал. – Ясненько!

      Помолчав несколько мгновений и еще раз долгим взглядом оглядев свое воинство, Цветков наконец начал речь, которую Володя почему-то запомнил надолго и потом,