Живой Дагестан. Владимир Севриновский

людям. Пророк запретил пить вино, вот мы его и не пьем. А про водку он ничего не говорил.

      И вновь – древнегреческая трапеза, смены блюд, и прислужницы, и вода журчит, и так же свободно льются речи.

      – Когда я был маленький, то думал, что светское искусство – это советское. Потом подрос и понял, что светское – это самое что ни есть антисоветское!

      Мать семейства торжественно ставит на стол поднос с пышущими жаром лепешками чуду. Взять их невозможно – обжигают пальцы, и мы по очереди приоткрываем у верхних кусков наружный слой теста, не снимая их с блюда. От начинки из мяса и мяты валит пар. Он пьянит сильнее водки, и темы становятся все причудливее.

      – Знаешь, сколько будет «много»? Так вот, я открыл, что «много» – это пять или больше. Послушай: «один ишак», «два ишака», «три ишака», «четыре ишака» и, наконец, «пять ишаков»! Дальше так и будет – «ишаков», хоть их сотня, хоть целый миллион. Стало быть, «пять» – это уже много. Потому Аллах и разрешил не более четырех жен.

      Когда желудок наполнен до отказа, приходит очередь чая, конфет, арбузов и всеобщего умиротворения.

      – Фараоны вымерли, когда из Египта ушли евреи. Некому стало работать. Не повезло беднягам – не было тогда таджиков.

      И все хорошо, пока речь не заходит о вере. Братья охотно бы смирились с присутствием с ними за одним столом христианина или иудея, но я, не разделяющий ни одной из религий Книги, кажусь им кем-то странным, вроде дарвиновской обезьяны, и они упорно пытаются сделать из меня человека.

      Утомившись от постоянных пиров, иду по дороге – вверх, в горы. Почти сразу рядом тормозит машина с четырьмя джигитами. Горохом сыплются вопросы: кто? откуда? где живешь? Словно пароль, называю фамилию приютившей меня семьи. Джигиты моментально превращаются в воплощенное дружелюбие, расцветают улыбками и предлагают подвезти. А на горы уже опускается быстрый закат, и манящие тропки расходятся, словно ветви диких яблонь. Девочка покормила барашка в загоне и бежит вниз, к селению. Тоненькое платье развевается на ветру, в руке – ненужный посох, в ослепительно черных волосах трепещет синяя лента. И недалеко она совсем, и догнать ее так же невозможно, как собственную юность…

      Светлые выцветшие глаза в сетке морщин. Бабушка смотрит участливо и чуть настороженно.

      – Иностранные языки знаешь? – спрашивает один из братьев.

      Я киваю.

      – Вот и отлично. Тогда повторяй за мной: «Бисмилляхи р-рахмани р-рахим…»

      Я послушно произношу слова молитвы, и все вокруг улыбаются, словно я только что сдал сложный экзамен. Я радуюсь, что долгие разговоры о религии наконец-то позади, ведь мне не хочется никого разубеждать и никому ничего доказывать, даже если бы это и было возможно. Все довольны – и ладно. Я улыбаюсь им в ответ, и старая женщина, протянув руки, благословляет меня на арабском языке.

      Кавказская Маха

      Говорят, царица Клеопатра была не слишком хороша собой. Жирная шея, короткие ноги, нос крючком – вряд ли ей светила победа