Свиток. Николай Васильевич Беседин

Николая

      Вслед глядели нам из-под руки.

И явился младенец

      Я хлеба просил, а мне дали зерно:

      – Взрасти и получишь потом не одно,

      И снова посеешь, и снова пожнёшь…

      Тогда-то и батюшку-хлеб испечёшь.

      Я веру искал и спасение в ней

      От ярости мира, от ложных путей,

      Мессию я жаждал всем сердцем раба,

      Чтоб стала звездой Вифлеемской судьба.

      Я Бога вымаливал у алтарей,

      У светлых икон и у тёмных дверей…

      Младенец явился мне с первой звездой,

      Доверчивый, слабый, под тканью простой.

      Не он, а его защищая от зла,

      Пречистая Дева ко мне принесла.

      Сказала мне тихо:

      – Ты Бога просил.

      Взрастить, уберечь его хватит ли сил?

      Укрой Его сердцем, в душе освяти,

      И станет Он верой на скорбном пути.

      На ярых ветрах, на вселенской гульбе

      Его защити и воздастся тебе.

      Я руки к младенцу, скрестив, протянул.

      Он мне улыбнулся в ответ и уснул.

      Я стражей, слугою и пахарем стал,

      Пока он под кровом любви вырастал.

      И вызрело Слово.

      Зерно проросло,

      И стало бессильным пред Истиной зло.

Гермоген и Иринарх

      Блаженный говорил:

      – Тебе грехи таскать.

      Сколь Русь их народит, все узищем повяжешь.

      Блаженный предрекал:

      – Не сыдет благодать,

      Пока Святая Русь прощенья не обрящет.

      Во вретище облёк я страждущую плоть,

      Вериги возложил и поясные связни

      И к образу приник:

      – Прости меня, Господь!

      Казни раба свого, но Русь спаси от казни.

      Забвенье вдовьих слёз, распутство и разлад

      Устоев общины, неодоленье срама

      Моленьем источить я принял в распоряд,

      Чтоб утолить печаль Отечества и Храма.

      И сиднем я сидел, и лаптем обмерял

      Землицу пахаря и княжии уделы,

      В двунадесят сажень я цепь греха сковал,

      Влача её вослед молитвой, нежли телом.

      И вот Господь меня сподобил доползти

      Теперь до Чудова, до монастырской крепи,

      Где плен твой, Гермоген. Мне дале нет пути.

      Владыко! Вопиют о милосердье цепи.

      Помолимся. Свечу у образа зажжём.

      Спасение Руси в смиренье и молитвах.

      Покаянной слезой мы боле обретём,

      Чем праведным мечом в сражениях и битвах.

      Благослови, Владыко!

      И молчанье стен

      Отозвалось в ответ пронзённым болью словом:

      – Не так мне ненавистен вражий плен,

      Как духа русского безволия оковы.

      Твои железа-то усты´дили людей?

      – Нет, не устыдили.

      – Зачем тогда таскаешь?

      – Не на людей надеюсь – скопище теней.

      – А на кого тогда? На Бога уповаешь?

      – На Господа, Владыко. Что предпишет Он,

      То чуткая душа сквозь тьму и смрад услышит.

      Нам, грешным, ли вникать

      в Божественный резон

      И тщиться изменить предначертанье свыше?

      – Что