Дженни Герхардт. Теодор Драйзер

печали».

      И вот, если вам дано понять и оценить триста раз повторенную красу колокольчика; если сердце ваше трогали розы, или музыка, или багряные рассветы и закаты; если вы знаете, что любая красота преходяща, но вам доверено подержать все это в руках, пока мир не ускользнул на своем пути далее, – неужели вы откажетесь?

      Глава VIII

      Нельзя утверждать, что в голове у Дженни в тот момент имелось ясное осознание случившегося – всех социальных и телесных последствий ее новых отношений с сенатором. Она не была еще знакома с тем потрясением, которым перспектива материнства, пусть даже при самых благоприятных обстоятельствах, оборачивается для обычной женщины. Ошеломительное пробуждение настигает тех, кто еще не обдумал этой возможности, не решил, что время созрело и час настал, много позже. Сейчас же она была исполнена удивления, изумления, неуверенности – и в то же время ощущала всю красоту и удовольствие этого нового состояния. Брандер, что бы он сейчас ни совершил, был человеком добрым и как никогда к ней близким. Он любил ее. И говорил об этом убежденно и убедительно. Новые отношения обещали и перемены в ее общественном положении. Жизнь должна была теперь радикально измениться – уже изменилась. Бывший сенатор не уставал повторять, что страсть его не знает предела.

      – Послушай, Дженни, – сказал он, когда ей пора было уходить, – не нужно, чтобы ты переживала. Чувства меня победили, но я обязательно на тебе женюсь. Твоя натура меня просто покорила. Однако сейчас тебе лучше пойти домой. Никому ничего не говори. Только брата предупреди, если еще не поздно. Будь спокойна, а я очень скоро на тебе женюсь и заберу тебя оттуда. Это хоть сейчас можно устроить, только я не хочу играть свадьбу здесь. Но я еду в Вашингтон и туда тебя вызову. А пока, – он полез в бумажник и достал оттуда сто долларов, практически все, что имел при себе, – возьми вот это. Завтра я еще пришлю. Не забывай – ты теперь моя девушка. Ты мне принадлежишь.

      И он ласково ее обнял.

      Дженни вышла в ночь, размышляя. Конечно же, он сдержит слово. Перед ней открылись возможности жизни очаровательной и комфортной. Ох, а если он еще на ней и женится?.. Она отправится в Вашингтон – так далеко! Отцу и матери больше не придется тяжко работать. Она будет им помогать. И Басу с Мартой тоже – она просияла, представив себе, сколько помощи сумеет оказывать.

      Проблема с этим миром в том, что дела в нем нелегко устроить так, как хочется человеку. Ночное время, незнание – а возможно, уже и знание – о происходящем ее родителей, буря, которая неизбежно случится, когда Герхардт узнает, что она ходила к сенатору и осталась допоздна, то важное, потаенное, существенное новое обстоятельство, о котором она и рассказать не сможет, – все это таким грузом легло ей на душу, что, дойдя до дома, она уже чувствовала себя совершенно несчастной. Брандер проводил ее до самой калитки и даже предложил, что зайдет сам и все объяснит, но, поскольку свет в доме не горел, оба подумали, что, быть может, Герхардты не слышали, как вернулся Бас – дверь Дженни за