Горизонты времени. Виктор Рогожкин

устроившись в кресле поудобнее, поинтересовался:

      – Александр Николаевич, вот вы постоянно употребляете, так сказать, своё, то есть Савелия изделие, а как бы сказалось на вашем бюджете, если бы эту водку вы покупали? – этот вопрос меня очень интересовал, ведь я не знал вообще никаких здешних цен.

      Энгельгардт пожал плечами:

      – Давайте произведём расчёт. Обычному человеку, если ему по полуштофу в день употреблять – а впрочем, что ему полуштоф! – так и то нужно минимально 72 рубля в год. У меня-то Савельич приготовляет, а так, где благородному человеку при таких условиях на каких-нибудь 200 рублей жить?

      Я отвёл взгляд в сторону. Вот так всегда здесь. Я снова ничего из сказанного не понял. Что ж, поживу, привыкну к их мерам и ценам. Но полштоф вроде как чуть больше пол-литра. Ясно только стало, что, если бухать, как Энгельгардт, то на 200 рублей в месяц точно не прожить. А он потянулся за моим лафитником, явно намереваясь его наполнить снова. Я поспешил отодвинуть его подальше.

      – Нет, Александр Николаевич, извините, я пить больше не хочу. Мне бы тетрадь, ручку – тьфу ты! – и чернила. Постараюсь что-то вспомнить для вашей пользы.

      – Это похвально, молодой человек! – Энгельгардт был явно раз моему предложению. – Вот вам принадлежности. Они всегда будут вас ждать на этом столе. Я даже свой кабинет для этого запирать не буду, заходите сюда, когда у вас появятся новые идеи.

      К этим словам он будто готовился заранее и быстро вытащил из шкафа огромную чистую тетрадь, ручку с металлическим пером и поставил на стол маленькую баночку-чернильницу.

      Я посмотрел на письменные принадлежности и буквально выдавил:

      – Вы только не смейтесь, но этим я писать не умею. У нас в обиходе только не придуманные ещё в вашем времени шариковые ручки. А все работы в институте я и вовсе печатал кнопками на клавиатуре компьютера, ну – как на печатной машинке. У меня рекорд, двести пятьдесят знаков в минуту!

      Я поднял голову. Но Александр Николаевич смотрел на меня как на дебила.

      – Ничего, я попытаюсь, писать чернилами. – Пришлось выдавить мне из себя. – Не беспокойтесь, пожалуйста, я постараюсь.

      Следующий час я практиковался в письменности прошлых веков и это был, конечно, треш. Чернила, то и дело норовили капнуть в неположенном месте, а острое металлическое перо безжалостно царапало бумагу. Пока мне удалось хоть немного освоиться с ним, я успел усеять кляксами несколько страниц и даже проткнуть лист.

      Уже через двадцать минут у меня стали ужасно болеть пальцы. Вспомнились школьные диктанты, боже, как я их ненавидел…

      Энгельгардт, уходивший куда-то, успел вернуться и был очень удивлён тем, что я совсем не использую «i», употребляя везде «и», а ещё у меня нет привычной им буквы «ять».

      – К тому же вы очень странно строите предложения и фразы, молодой человек, – сказал он мне, внимательно разглядывая написанное. При этом он прекрасно читал и понимал мой кривой почерк.

      Я объяснил, что эти буквы давно утратили