Дворец, построенный не мной. Никита Антонович Тихомиров

чего мне приходится на секунду отвлечься, чтобы повернуть её голову.

      – Твою мать! – Уже не сдерживаюсь я, да и некого уже бояться. Все люди около меня – без сознания.

      Делаю ещё один перерыв, стараясь нормализовать дыхание. Ощущение, будто ещё чуть-чуть и сердце выпрыгнет из груди. Я проводил операции не одну сотню раз, но не при таких условиях. Рядом были ассистенты, медикаменты, скальпели, в конце концов, а не этот кухонный ножик.

      Операция продолжается. Приходится чередовать надрез и промокание. Как же это тяжело делать в одиночку. А ведь если он тут умрёт, то я по любому попаду под статью “Убийство”, если, конечно, она есть в этом мире.

      После придётся ещё бабку-объедательницу лечить… Но сперва разберёмся с дедом.

      Подношу ножик к злополучному отрезку, который надо удалить.

      – Я… тут… в порядке… сейчас помогу… – Травница приходит в себя, потирая ушибленный лоб. Её кожа была по-прежнему до ужаса бледной, странно, что она вообще пришла в сознание так рано. Она рвётся помогать мне, и я уже было хотел вручить ей в руки ткань, чтобы промокать кровь, но замечаю её глаза. Пустые, угасшие, холодные… Не смогу точнее описать их. Она не в сознание. Так, автопилот.

      – Мы уже всё, приляг, отдохни. – Вру ей прямо в лицо, но та отстаёт от меня, свернувшись клубочком на кровати. Словно под гипнозом…

      Одним движением отсекаю злополучный отросток и принимаюсь сразу зашивать рану, чтобы избежать лишнего кровотечения.

      Закончив с отростком, вновь делаю небольшой перерыв в десять-пятнадцать секунд, чтобы протереть лоб другой тряпкой и перевести дух. Сердце начало понемногу успокаиваться, ведь самая тяжёлая часть операции позади.

      Принимаюсь за монотонную работу – зашивание. Стежок за стежком. Понемногу закрываю края раны. Спасти то я его спасу, но не дай, мать её, богиню, у него начнётся заражение. Надеюсь, что дед справиться и выкарабкается.

      Последний стежок, и я обессиленно опускаюсь на кровать рядом с ним. Травница беспокойно ворочается во сне. Интересно, что она скажет первым делом, когда придёт в себя?

      И сколько, вообще, прошло времени? Такое ощущение, что прошло часа три. Руки начали ужасно болеть, похоже отошёл от адреналина. Тело сковала ужасная слабость. Давно я таким не занимался. Вас, дедов и бабок, я привык словесно лечить, а не хирургически.

      – Георгий Михайлович, что у вас тут… – Входная дверь резко открывается, чуть не вылетая с петель. Я вижу Мидия, своей собственной персоной. Было видно, что тот бежал очень быстро. Дыхание сбивалось, грудь вздымалась и опускалась каждый раз. Наши взгляды соприкасаются. Около меня лежит окровавленный нож, на кровати “перешитый” дед, а за ним лежит Любовь, с такими же красными от крови руками.

      И тут я понял всю абсурдность данной ситуации.

      – Мидий, тише, я всё объясню… – Но тот уже не стал меня слушать. Приняв меня за убийцу, тот делает шаг вперед, а на кончиках его пальцев собирается несколько сероватых сфер.

      – Мидий, это было необходимо! – Кричу я, но старик был