«Друг мой, враг мой…». Эдвард Радзинский

это, можно сказать, целая зала… Там прежде сидела наша бюджетная комиссия… Там есть отдельный кабинет для председателя вашей комиссии…

      – Совета, – поправил Керенский.

      – Ну, с Богом, господа… Только без излишеств. – И Родзянко весело побежал по коридору. Керенский – вслед за ним.

      Так в пару минут они создали главный орган будущей Революции, который уничтожит их всех…

      Тотчас несколько человек, дотоле стоявших поодаль, подошли к Чхеидзе. Они были меньшевиками и эсерами, освобожденными утром толпой из петроградской тюрьмы. И выбранными в Совет другой толпой – на площади перед Думой.

      Здесь же в коридоре эти бестии вместе с моим родственником, меньшевиком Чхеидзе, быстренько назначили руководство Совета – Временный Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов.

      Но, слава богу, рядом оказался я:

      – Позвольте, господа, а где же в вашем Исполкоме большевики?

      – Это временный комитет… Выборы истинного Исполнительного комитета Совета состоятся завтра утром, – успокоил Чхеидзе.

      Клянусь, я сразу понял: вот она – власть восстания! Как в 1905 году! Ну конечно же Совет – не эти перепуганные думские князья и графы. Разве они смогут руководить слоняющейся без дела грозной толпой? Совет заберет себе ее волю! Нам надо захватить Совет.

      Уже к вечеру через посланца я вызвал для совещания всю троицу руководителей петроградских большевиков.

      Молотов, в неизменной косоворотке и пиджачке, помалкивал, поблескивая пенсне. Говорили, перебивая друг друга, Залуцкий и Шляпников.

      Шляпников, окая, кричал (в эти дни люди разучились говорить спокойно):

      – Горит Питер! Фейерверк, восторгу нашего расейского много. Но как устанут от восторга и спросят: «Как без царя жить?» И опять испугаются, как в первую Революцию… Там, глядишь, величество с фронта пожалует, да с войсками…

      Залуцкий подхватил:

      – Нет, царь так сдастся… На-кась выкуси… Нужны наши действия. Подогревать надо народ! Ежечасно!

      – Взорвать, взорвать что-нибудь надо! – кричал Шляпников.

      Они что-то еще вопили в восторге и безумии.

      Помню, я засмеялся и сказал:

      – Ерунда! Монархия кончена! Не поняли? Победная Революция – это идея, мобилизовавшая штыки. В первую Революцию штыков у нас не было. Теперь они с нами. Завтра и мужичок проснется. Он у нас огонь любит. Да как начнет палить господские усадьбы. Как петуха красного запустит!..

      Молотов молча слушал. Наконец ему надоело, и он начал говорить. Я впервые услышал, как он сильно заикается. (Вот почему был такой молчаливый. Самое удивительное – это заикание и привычка больше молчать в будущем спасут его. Только молчальники сумеют пережить и Революцию, и времена Кобы. Сам Коба подозрительно относился к ораторам, он не любил много говорить из-за акцента.)

      – Все это пустые разговоры, – сказал Молотов. – Надо, во-первых, снова наладить выпуск «Правды!»

      (Это была