Турбулентность. Повести и рассказы. Анатолий Звонов Звонов

мне одно катапультирование славу принесло, – Олег ткнул обеими руками руль, – спокойную работу у Северина, Эрик воспоминания писать собирается, а ты чем прославился?

      В этот момент Пятериков подумал было о себе, приуныл, но всего на мгновение, заволновался за друга:

      – Как же ты поедешь под градусом? Оставляй свою машину – и с нами на автобусе… Олег снисходительно улыбнулся, газонул, расстегнул молнию летной кожаной куртки:

      – Мне ГАИшники делают «под козырек» и желают счастливого пути… Золотая звезда Героя Советского Союза на груди Олега блеснула лучом, ослепила.

      Лишь только Жигуленок скрылся за забором, Пятериков крепко задумался. Остаток рабочего дня он, укладывал парашюты, помогал закреплять их к снаряду, выходил вместе с монтажниками на площадку, помогал заряжать пневмопушку. Но мысли были далеко: он напряженно соображал, что такого выдающегося может еще совершить. На обратном пути подсел к начальнику Павлову:

      – Может, я завтра, – немного помолчал, – в библиотеке институтской поработаю?

      Сам Павлов бросил институт на третьем курсе, но на должность его назначили, поскольку большинство работников были из ближней деревни, где и он жил раньше. Среди них Павлов чувствовал себя уверенно, но за последний год в штате появились два дипломированных инженера – один по испытаниям, другой – по эксплуатации.

      – Валяй! – Павлов поправил пышную шевелюру, улыбнулся, – ты что, диссертацию собрался писать?

      ***

      Директор начал говорить, одновременно жестом приглашая Пятерикова подняться. Тот встал и заковылял на сцену, припадая на левую ногу, с усилием, но быстро оказался на одном уровне со всеми высокопоставленными лицами. Он повернулся к залу и от неожиданной яркости света зажмурил единственный глаз.

      – Сегодня нашему, – Рысев с легкой ухмылкой искал походящее определение, – всеми известному Борису Сергеевичу исполняется пятьдесят пять лет – юбилей – поздравим…

      Зал еще не успел опомниться от уродливости лица и тела Пятерикова. Поэтому и аплодисменты, сначала редкие, не сразу достигли устойчивой громкости и слаженности. Сам же Пятериков пытался открыть ослепленный глаз – даже правой ладонью вытирал выделявшуюся слизь. Наконец, он почувствовал поддержку зала, принял позу парашютиста, готового к прыжку: чуть повернул корпус и руки влево, едва заметно согнул колени. Ему удалось разглядеть хлопающих ладонями нескольких женщин, мужчин, даже Олега, сидящего неподалеку.

      Один за другим к Пятерикову подходили с поздравлениями директора, начальники, лауреаты, зачитывали казенным голосом напечатанные в адресе тексты. Но слова, сказанные тихо, не для публики, задевали за живое, запоминались.

      – Ребята велели передать, что помнят, как ты их к прыжкам готовил, – шепнул Береговой, пока публика исходила аплодисментами. – Там я тебе в адрес фото вложил с подписями. Борис, конечно, помнил, как вместе с Валентином готовил