Память тела. Михаил Эпштейн

пень о пень —

      Не выходит трудодень.

      Колотила по мудям —

      Завалила трудодням.

      – Трудоднями? – уточнил он.

      – Да, у нас так говорят.

      И ещё напела:

      Стоит соня

      Посреди поля.

      Прилетел кулик:

      – Соня, соня,

      Дай стоя.

      – Нет, кулик,

      У тебя велик,

      У меня мала.

      Так и не дала.

      – Это загадка? – спросил он.

      – Это разгадка! – передразнила она. – Ну вот ещё запиши:

      По деревне девка шла,

      Шишку мёрзлую нашла,

      Отогрела у чела —

      Шишка прыгать начала.

      «Чело» – это у нас печка. А что такое шишка – понятно?

      – Понятно. – Он оторвался от тетради и посмотрел ей в глаза. На этом она его поймала и пошла в наступление:

      – А ты как по этому делу? Только записываешь? Или сам умеешь? Тебе уже лет двадцать?

      Он кивнул и зарделся – было ему только восемнадцать.

      – Ну давай ещё пару частушек спою, а там посмотрим. Только нужно под водочку, чтобы распеться.

      Цыган цыганке говорит:

      У меня давно стоит…

      На столе бутылочка,

      Давай-ка выпьем, милочка.

      Вынесла белую четвертушку, разлила по стопочкам, чокнулись.

      – За нас!

      Выпив, она уже раскованным и чуть охрипшим голосом спела:

      Ты ебись, а я не буду,

      Мой цветочек аленький.

      У тебя пизда большая,

      Мой хуёчек маленький.

      И ещё выпили. Стало жарко.

      – Я сегодня на ночь печь затопила. – Она придвинулась к нему и потянулась рукой. – Как там у нас шишечка, отогрелась? – И стала гладить, лаская и жалея. – «Мой хуёчек маленький». Ничего, мы его подрастим. Вырастет у нас молодой дубок. Ох, жарко… – Стала стягивать сарафан. – Помоги с застёжкой.

      Скинула, оказавшись в лёгкой белой блузке и короткой юбке, обняла его и стала жарко целовать, прижимая к груди. Взяла его руку и полезла ею к себе под юбку, чтобы он ощупал её снизу. Потрогала его шишечку.

      – Надо ещё поработать. Ох, грехи наши тяжкие. Давно этим не занималась. Да и мальчонки такого сладкого давно не было.

      Опустилась пред ним на колени, расстегнула, обласкала ладонью и прильнула ртом…

      Потом, когда уже стало совсем жарко, сбросила блузку и юбку и поразила его крупными крепкими грудями. Усмехнулась:

      – Ну что, ядреная баба?

      Уткнув его лицо в ложбинку, прошептала:

      – Чуешь, как свежестью пахнет. Это я на речку ходила, полоскалась. Для тебя.

      От всего её тела и впрямь пахло речной свежестью. Руки у неё до плеч были загорелые, ладони шероховатые, губы обветренные, а тело – белое и нежное, как будто она в молоке искупалась. Он никогда не думал, что женское тело так надолго сохраняет молодость. Лицо – лет на сорок пять, а тело – на тридцать.

      Шишечка у него между тем и вправду отогрелась. Она положила его на себя, охватила руками и ногами, стала зацеловывать, убаюкивать и вдвинула шишечку в себя, обращаясь бережно, как с воробушком,