От Тильзита до Эрфурта. Альберт Вандаль

отдаваясь очарованию настоящей минуты, он все-таки оставлял в своей душе место недоверию и не мешал ему витать над будущим.

      Например, верил ли он, что союз будет продолжаться вечно, после того, как он даст быстрые результаты, – может быть, морской мир или, в крайнем случае, расширение России на Востоке? Следовало ли, по его мнению, признать закон для будущего о принципиальном соглашении между Россией, безучастно относившейся к западным делам, и Францией, которая распространилась по всему свету? Он избегал спрашивать себя об этом. Проникая в тайники его мысли, нашли бы там опасение, что прочная безопасность России не согласуется с чрезмерным французским могуществом. Он вовсе не отказывался от мысли восстановить Европу в ее правах и отбросить Францию в самые тесные границы, но ждал осуществления своего желания только от содействия обстоятельств: “Изменятся обстоятельства, говорил он по секрету, может измениться и политика”.[92] В ожидании этого он хочет употребить время, которое не может уже посвящать защите Европы, с одной стороны, на восстановление своих сил, с другой – на обеспечение своих эгоистических целей. Устав от бесплодной борьбы в пользу других, он будет работать для себя лично, с тем, чтобы посмотреть следует ли ему оставаться союзником Наполеона или снова сделаться союзником Европы, когда его безопасность будет обеспечена. Правда, возможно, что честолюбие победителя вскоре сделается ненасытным и всепожирающим, что оно будет угрожать тому самому государству, которое оно, по-видимому, хочет взять себе в союзники. Александр будет настороже против такой опасности. Как только она появится, союз, даже в момент полного своего развития, нарушится сам собой; но Россия выиграет по меньшей мере уже то, что на несколько лет будет прекращено ужас наводящее движение французских армий, что их поток будет отклонен в другую сторону, что получится время для укрепления границ, для восстановления потерь, для возможности опять стать в оборонительное положение. Благодаря этой отсрочке, если Александру и придется вести страшную борьбу, Россия будет лучше подготовлена к тому, чтобы ее выдержать. Тогда, не прибегая к бесполезным коалициям, опираясь только на самое себя, на свое восстановленное могущество, на сознание своего права, она будет ждать завоевателя, противопоставит ему свою грозную мощь и “дорого продаст свою независимость”.[93] В 1807 г. Александр не думал еще о 1812 г., но были минуты, когда он предвидел его.

      Однако тучки, которые проносились в его уме, не омрачали его чела. Подле Наполеона он казался совершенно спокойным, сиял от удовольствия, был полон надежд и делал вид, что безгранично верит в долговечность соглашения. Он интересовался всеми его планами, преклонялся перед ним, заявлял о желании помогать ему, о готовности любить его. Он искренно испытывал удовольствие, поддерживая обаятельные отношения. Эта вкрадчивая игра, которая соответствовала его характеру, его теперешнему настроению составляла также часть

92

Разговор с Шёлером, Hassel, 390.

93

Разговор с Шёлером, Hossel, 380.